Анурадха Рой - Жизни, которые мы не прожили [litres]

Локумулл торгует всем на свете, по большей части японскими шелками, но есть у него и всевозможные вещицы, прелестные и уродливые, из всех уголков мира – то, что Берил называет objets d’art. Ты бы мгновенно нашла у себя местечко для одной из японских, китайских, сиамских или бирманских диковинок, что у него водятся. Ах, как бы мне хотелось прислать тебе что-нибудь. Это один из магазинчиков, которыми управляют синдхи, и Локумулл всячески опекал Раби Бабу на протяжении всего дня, что тот провел в Сурабае. Он узнал меня, запомнив еще с того приезда, и расспросил о моем «высокочтимом отце» и печально покачал своей лысой головой, когда я ему ответила. Услышав о Розарио, он весь загорелся и начал говорить о Карачи и о Рае Чанде. Я, конечно, знала, что много лет назад мебельные магазины Розарио пользовались известностью, но никогда даже не предполагала, что из всех возможных мест именно на Яве встречу того, кому они известны. Все потому, что Локумулл родом из Карачи, и в ту же секунду, как он узнал о моей связи с владельцами, захотел, чтобы я познакомилась со всеми его родственниками, женой, внуками – наша встреча закончилась обычными индийскими посиделками с уймой криков, смеха и суматохи. Нас угостили сладкой-пресладкой халвой, сочившейся маслом гхи и шербетом в стаканах из желтоватого стекла. В самый разгар угощения появился учтивый пожилой господин по имени Бадруддин, панджабец-мусульманин с длинной бородой и брюшком, которое уютненько свисало ему на колени. Он уместился в кресло и принялся рассуждать о Карачи, Лахоре, Кветте и прочем. БЫЛО ЖЕ ВРЕМЯ! Мне показалось, я была тем новым слушателем их древних историй, которого им так не хватало. Когда мы прощались, меня громко и тепло пригласили приехать к ним, как только я устану от Бали – там проживает очень мало индийцев, лишь горстка безграмотных мелких торговцев, у меня с ними не может быть совершенно ничего общего, – заверили они меня. В любое время, когда мне захочется привычной еды или новых сари, да чего угодно, мне следовало вспомнить, что они всего в двух днях плавания на пароходе. Их пыл и убежденность в том, что я буду тосковать по привычной еде и компании, заставили меня улыбнуться. Я была поражена тем, что они не осуждали меня как падшую женщину, – возможно потому, что путешествовать было для них делом обычным. Этим постоянно занимались и они, и их предки, и поэтому они не находили ничего необычного в том, чтобы повстречать женщину, путешествующую в одиночку. Они думают, что я здесь на отдыхе и скоро поеду обратно. Разумеется, я не рассказала им о том, как именно уехала из дома.

Перед тем как одолеть последний отрезок нашего пути, я попрошу, чтобы это письмо отослали. Моя дорогая, дорогая Лиз, наконец-то я окажусь на Бали! Мы на финишной прямой. Это дурно и преступно, что я не чувствую ничего, кроме воодушевления? Мучительные приступы тоски по дому прошли. Пока что, по крайней мере, их нет, и потому зачем (как говорит ВШ) заглядывать вперед даже на мгновение. Все в жизни происходит неспроста, и хорошее рождается из дурного. Вперед!!!

С любовью, всегда твоя, Гая

Август 1937 г., Убуд

Моя дорогая Лиз!

В водах между Сурабаей и Булеленгом мне с минуту – нет, много минут! – казалось, что повстречаюсь со своим Создателем. (Он со мной напортачил, так ведь?) С парохода просматривались холмы острова Мадура, и, чтобы обойти его, пароходу нужно было проплыть узким проливом – пройдет ли он его невредимым или заденет берег? Нам он показался уж слишком узким. Мы стояли на палубе и смотрели, полуиспуганно, полувзволнованно, даже ВШ напрягся, хотя, я полагаю, исключительно от предвкушения, а не от страха. В нашем случае все прошло благополучно. Вдали проплывали, вздымая паруса, корабли, ближе к нам виднелись лодки, с которых мужчины сбрасывали сети, чтобы поймать рыбу. Было так красиво, что тревожиться я перестала. Ранним вечером взошла луна, большая и оранжевая, похожая на половину заходящего солнца, и вода стала глубокого рыжего и синего цвета. Постепенно синий потемнел до почти черного, и ночью судно стонало и покачивалось, и луна висела так низко и была такой величины, что на столь близком расстоянии ее можно было сорвать с неба и съесть. Сотня оттенков! Мое лицо смочено синим и оранжевым. А потом, на рассвете, тени холмов на острове вдалеке и неведомый аромат в воздухе – я не могу описать этого, – чтобы понять, нужно там оказаться.

Воды у Булеленга мелкие, и корабль бросил якорь в значительном отдалении от берега. Нам пришлось спуститься с корабля по трапу и сесть в лодку, которая везла нас и беспорядочную кучу нашего багажа, включая сарод, который обратно привез с собой ВШ. Он отошел поискать машину, которая должна была нас ожидать, чтобы доставить в Гианьяр. Аренда машины на один день обошлась в 26 гульденов – как ново и волнующе думать в гульденах, а не рупиях! «На дорогу уйдет весь день», – сказал он, ехать было почти сорок миль, через холмы и вулканы, вниз по южной стороне острова. «Нас все будут ждать, – сказал он. – Повар, вероятно, зажарил свинью и утку для торжества».