– Я никогда не слышал их музыки, – признался дада.
Вальтер Шпис возбужденно подскочил на месте, пробежал пятерней по волосам и, помахивая трубкой, продолжил свой рассказ:
– Она не имеет себе равных. Когда я впервые оказался на Яве, мне довелось услышать выступление королевского гамелана [41] Гамелан – традиционный индонезийский оркестр, основу которого составляют ударные музыкальные инструменты.
в Джокьякарте – началось все тихой, мерной капелью, потом наступил черед низких, рокочущих ударов гонга, столь глубоких, что они вызывали какую-то смутную тревогу. Попеременно чередуясь с ними, взволнованно переговаривались барабаны. Временами все затихало, но потом музыка возвращалась – капля за каплей – невесть откуда. Меня переполняла радость! Мне ничего не хотелось, только бы слушать эту музыку и узнать про нее как можно больше.
– Вам это удалось? – поинтересовался дада.
– Я нуждался в деньгах. Работы тогда у меня не было: я только сошел на берег с грузового судна. Можете себе представить, каково мне было: приходилось наяривать фокстрот на рояле, чтобы всем этим голландским телам было под что покачиваться на танцполе. Вот чем я тогда занимался, чтобы прокормиться.
– Ну, я-то против фокстрота ничего не имею. Сам и фокстрот танцевал, и даже вальсировал в свое время, – признался дада. – Лиза Макнелли подтвердит.
– Да ладно вам, доктор Розарио, – рассмеялся Вальтер Шпис. – Это все, что вы можете мне предложить? Я здесь в поисках индийской музыки. Отыщите мне ее.
В конечном итоге первая встреча Вальтера Шписа с индийской музыкой произошла совершенно случайно. Как-то вечером дада, я и он – не помню, был ли с нами еще кто-нибудь – отправились в небольшой даргах [42] Даргах (дарга; перс. – дверь, порог) – усыпальница почитаемого религиозного деятеля, часто суфийского святого.
, расположенный на вершине холма недалеко от Мунтазира, откуда открывался вид на город. Мы захватили с собой еду, керосиновый фонарь и пару ковриков, так как планировали переночевать на открытом воздухе. Облаков не было, только на луну набежала всё расползающаяся темная туча, края которой переливались серебром. Лучи яркого света разрезали черноту неба на блеклые полосы. Плывущее к западу ночное светило на мгновение показало свой краешек и снова нырнуло обратно. В эту секунду мы заметили движение где-то далеко внизу. Но разобрать, что это было, не могли.
Прошло время, движение прекратилось, скрытое от наших глаз, но потом все-таки проявилось опять: дрожащая цепочка светлячков. Она приблизилась, и мы увидели вереницу девушек и женщин, несущих в руках свечи, пламя которых освещало их лица. Предводительница процессии была сродни ангелам из художественных альбомов матери – такая же воздушная, безмятежная, недосягаемая и утонченная. Нежные женские голоса сливались в тягучий, грустный напев. Мелодия то взлетала вверх, то соскальзывала вниз и вновь взлетала. Когда она совсем стихла, девушка, шедшая впереди, подняла голову, и одинокий, высокий, чистый голос ее взмыл, чудилось, к самой туче, коснулся схоронившегося за ней земного спутника. Больше распев, чем песня. «Марсия», – прошептал дада. Песня-плач, похожая на погребальную, которую мусульмане обычно поют в месяц мухаррам [43] Мухаррам – первый месяц мусульманского календаря, время скорби и траура, один из четырех месяцев, в течение которых запрещены конфликты и насилие.
. О чем они скорбели? Не знаю, но мне никогда еще не доводилось слышать что-либо подобное. Мистеру Шпису тоже.
Они прошествовали мимо, так нас и не заметив, и направились к даргаху. Какое-то время мы их еще слышали, но все хуже; потом голоса стихли, а горящие свечи превратились в слабо мерцающие точки. Словно в знак того, что чары рассеялись, из-за тучи выкатилась огромная круглая луна и повисла так низко, что стали видны пятнышки на ее поверхности.
Мистер Шпис сидел и смотрел вниз, на редкие в тот час огоньки, что подмигивали нам из раскинувшегося у подножия холма города – нашего города.
– Мышкин, ты когда-нибудь плавал на корабле? – спросил он рассеянно. – Когда жить в Германии стало невыносимо, я решил уехать на Яву. Но как туда добраться? Только плыть, вот я и записался в матросы. Мне двадцать восемь, я – самый старший на борту и ни на что не годен! Я притворился, будто говорю только по-русски, чтобы они списали мою глупость на плохое знание языка. Обязанности мне поручали самые простые. Например, нести вахту в «вороньем гнезде». Что это значит? Забираешься по веревочной лестнице в маленькую раскачивающуюся корзину на верхушке мачты и оттуда осматриваешь море: не приближается ли кто… Я пел песни, а вокруг чернела вода. Вода, белая пена, звезды. Ничего, кроме неба, воды и звезд! И я подумал – вот какой должна быть моя жизнь! Не хочу тратить время на искусство, когда могу жить. Вот же она, жизнь! Надо быть прямо в ее сердцевине, проживать каждую минуту по полной. Слушать, вот как сегодня пели девушки. Никогда не знал, что человеческий голос может так трогать за душу. Мы на вершине холма. Над нами только луна и небо. Вокруг нас только тишина, сухой зной и ветер в траве. Вот он, центр мироздания!
Читать дальше