Отец нахмурился, с рассеянным видом глядя в угол веранды.
– Уверен, что оставил там свой зонтик, а теперь его нет.
С растущим отчаянием я продолжал, описывая масштаб происходящего – выходящий за рамки воображения. Чувство беспомощности, когда видишь палаточные города-муравейники, кишащие людьми, которые остались без дома.
Меня прервал отец:
– Да, есть инженеры и проектировщики. Есть беженцы, у которых за душой ничего не осталось. А ты-то чем там занимаешься, можешь мне объяснить? Георгины выращиваешь?
За годы, проведенные в тюрьме, он обзавелся нехарактерными для него жестокостью и язвительностью. Теперь уколоть словом ему было недостаточно, надо еще и нож в ране провернуть. В свой первый отпуск после начала работы в жалкой попытке его впечатлить я привез с собой заключенную в рамку фотографию письма, адресованного мистеру Перси-Ланкастеру.
«Я хотел бы выразить свою признательность и благодарность, – гласило письмо, – за превосходные цветочные композиции и украшения, которые были созданы по вашему заказу на время похорон Махатмы Ганди и для специального поезда, перевозившего его прах в Аллахабад. Ваша личная заинтересованность в этих приготовлениях, бесспорно, послужила их успеху».
Письмо было датировано февралем 1948 года, подписано Джавахарлалом Неру и адресовано мистеру Перси-Ланкастеру, чьим главным помощником во время организации траурных мероприятий я и являлся. Рассказывая об этом отцу, я надеялся, что письмо от премьер-министра Индии настроит его на менее скептический лад в отношении характера моей работы.
В 1948 году, на пороге своего двадцатилетия, я уехал в Дели работать, представляя себе, как буду открывать новые виды, создавать гибриды, которые назовут в мою честь. Вместо этого, всего через две недели моей новой жизни, мистер Перси-Ланкастер вызвал меня одним поздним вечером, чтобы сообщить новости: Махатма был застрелен фанатиком-индусом. Что это значило для страны и для мира – будут решать страна и мир; знал ли я, что это значило для ведомства руководителя службы озеленения? У нас был всего один день на то, чтобы найти цветы на похороны, которые посетит не меньше миллиона человек. Армейский грузовик превратят в украшенный цветами катафалк, который доставит тело Махатмы к берегам Ямуны; цветов должно быть столько, чтобы самолеты ВВС смогли усеять все пять миль дороги, ведущей к реке, лепестками, понадобятся сандаловые поленья для погребального костра, понадобятся цветы для украшения поезда, который доставит прах в Аллахабад. Описывая отцу каждый этап похорон: беспокойный океан скорбящих, бродячего пса, который неторопливо переходил дорогу, задерживая кортеж, постоянный страх перед насилием, тошнотворный запах гхи и тубероз, – я заметил, что, несмотря на все его почтительное отношение к Махатме, вид у него был раздраженный.
– Значит, цветочное оформление моих похорон будет безупречным, – сказал он, когда я закончил. – Весьма обнадеживает.
Два года спустя, когда он умер, я был в Дели, работал на мистера Перси-Ланкастера, помогал разбивать питомник Сундер-Нёрсери. Он должен был стать главным городским парком площадью в сотню акров и с мрачным фоном, создаваемым величественным запустением мавзолея Хумаюна, императора из династии Великих Моголов. После того как я получил известие о смерти, приняв междугородний звонок на единственный в ведомстве телефон, я вернул увесистую черную трубку на рычаг и покинул комнату без объяснений, притом что взгляд мистера Перси-Ланкастера неотступно следовал за мной в вопросительном молчании. Долгие часы я бродил среди ветшающих памятников моголов, которые укрывали эту территорию. В сумерках деревья стали ближе. Я сидел, опершись спиной о ствол пипала [101] Пипал – фикус священный, дерево бодхи. Под таким деревом Гаутама Будда медитировал и достиг просветления.
, и думал, что к этому моменту кто-то уже должен был поднести горящий факел к погребальному костру моего отца. Индуисты считали это священной обязанностью сына. «Мне не успеть добраться до Мунтазира в срок и зажечь пламя, – сообщил я Иле со спокойным прагматизмом. – Ждать меня не надо. Тела в августовской влажной жаре разлагаются быстро».
Книга по садоводству, которую мне привезла дочка Илы, бесспорно и потрепанная и старая, была написана человеком, который спроектировал сад для резиденции губернатора в Карачи. Я раскрыл ее, когда сел за свой чай. Между всех страниц по шву тонкой полоской собралась пыль, от которой я начал чихать. Похоже, каждая глава открывалась цитатой поэтессы по имени Пейшенс Стронг [102] Пейшенс Стронг ( букв .: сильное терпение) – псевдоним английской поэтессы Уинифред Эммы Мэй.
, воспевающей растения и деревья. Никогда не мог понять, почему те, кто писал книги о садах в Индии, настолько податливы на сентиментальщину. Мистер Перси-Ланкастер тоже, невзирая на грубоватую наружность, имел слабость к зачитыванию стихов, тошнотворных в своей набожности. Да я уж без раздумий предпочту Гопала, сквернословящего паркового садовника.
Читать дальше