Пётр Алёшкин - Лагерная учительница

Подошел к лысому приветливый, услужливый, положил перед ним чек, думая, что тот лишь заглянет в него и отсчитает за ужин и за два незанятых места, но лысый взял чек и стал внимательно его изучать. Щеки Романа холодеть начали, улыбка стала натянутой. Прочитал лысый, спокойно положил чек на скатерть и произнес с прежней улыбкой:

— Льва Борисовича позовите…

Лев Борисович директор ресторана.

— Что-то не так? — Роман старался оставаться вежливым и услужливым.

— Позовите…

Походка у Романа утратила легкость.

— Обсчитал? — спросил Лев Борисович, глядя на Романа своими крупными глазами с красными прожилками на туманных белках.

— Вроде бы нет, — съежился Роман.

— Нахамил?

— Ну что вы.

— Верю, не нахамишь. Знаю, доволен… Но смотри! — Лев Борисович погрозил пухлым пальцем с двумя островками седых волос на казанках и пошел в зал впереди Романа.

Издали заулыбался лысому:

— Григорий Александрович, рад, рад видеть! Что же ты не сказал раньше, я бы поприветствовал, полицезрел. Редко заглядывать стал, редко!

Лев Борисович выдвинул кресло, сел. Роман стоял рядом. Лысый Григорий Александрович толкнул по скатерти чек ко Льву Борисовичу, говоря, как показалось Палубину, насмешливо и обиженно:

— Как же мне часто заглядывать?.. Взгляни… Обижают меня твои люди, Лев Борисович! За мальчика держат…

Директор строго взглянул на Романа и вытянул очки из кармана. Стал читать. Палубин, чувствуя, как набухают капли пота на спине и на лбу и начинают, щекоча, ползти вниз, старательно вглядывался в чек через плечо Льва Борисовича, морщил лоб, страдая и думая, как хоть чуточку смягчить гнев директора. Только бы не выгнал с работы. Только бы не это. За столом тишина была. В зале два-три человека осталось. Покидали последние посетители. Шли мимо Романа, но он никого не видел.

— Ошибся! — прошептал он в тишине. — На три рубля ошибся!

Директор повернул к нему голову, взглянул хмуро через плечо и отложил чек.

— Я считал… меня отвлекли… Это нечаянно! — прошептал Палубин.

— Григорий Александрович, все мы под Богом… Он у нас человек новый. Первые шаги… Обслуживал-то он вас как?

— Ну, с этим-то у тебя поставлено хорошо, — заговорил Григорий Александрович, делая вид, что смягчается. — Школа твоя известная. По тому, как он элегантно работал, я думал — опытный, а ты говоришь — первые дни…

— Третий день самостоятельно, — обернулся к Роману директор.

— Четвертый, — хрипло поправил Роман.

— А раньше где был? — спросил у него Григорий Александрович.

— На заводе, — Палубин прокашлялся. — Слесарем-сборщиком…

— Правильно, Лев Борисович, нужно кадры укреплять рабочим классом! Это правильная политика… Извините, — повернулся Григорий Александрович к Роману, — я грешным делом заподозрил вас в нечестности… Сейчас вижу, не могли вы, не могли… Рабочая совесть не позволит…

Палубин вытер лицо платком. Было нестерпимо стыдно, но страх съежился, отступил. Как оправдание, вспомнилось, что Льву Борисовичу он тысячу выложил, чтоб взял на работу. А теперь директор слушает Григория Александровича с серьезным лицом, кивает, соглашаясь. Круглолицый парень сидел все время молча, наблюдал безучастно, закинув ногу на ногу. Костя Ореховский неподалеку убирал последние бокалы со стола, за которым сидела в одиночестве Ксюша, прислушиваясь. Григорий Александрович поднялся, вытащил бумажник. Денег он протянул значительно больше, чем в чеке. Роман начал считать, думая, вернуть лишнее, но Григорий Александрович остановил его:

— До свиданья, Роман. Нам с Львом Борисовичем парой слов перекинуться надо…

Палубин взглянул вопросительно на директора, который тоже поднялся со своего кресла.

— Ступай, ступай…

Палубин убирал столы с тревожным недоумением: за три рубля чуть скандал не устроил, а потом такая щедрость.

А Григорий Александрович сказал своему собеседнику, круглолицему парню, чтоб он подождал, улыбнулся Ксюше:

— Каштанка, милая! Не скучай, я сейчас! — и отошел со Львом Борисовичем к окну, спросил, имея в виду Романа: — Как он?

— Ничего, старательный…

— Вижу, деньги любит.

— А ты их не любишь?

Григорий Александрович засмеялся.

— Зачем он тебе? — спросил директор.

— Смазливенький… Леонид Семенович таких любит… Сведу! Как думаешь, не заупрямится?

— Попробуй… Его теперь при твоем появлении долго мандраж бить будет… Ты нарочно это? С трешкой?

— Ну да! — снова засмеялся Григорий Александрович. — Подумал, Леониду Семеновичу подойдет, деньги любит…