Пётр Алёшкин - Лагерная учительница

Ира за руку втянула его в квартиру. Рука у Палубина дрожала, и дрожь передалась Ире.

— Валерьяночки ему! — воскликнула старуха и заковыляла на неслушающихся ногах в свою комнату.

А Ира повела Романа, у которого продолжали стучать зубы, в свою комнату.

Боль после укола стала змеей выползать из ноги под одеяло, затихать там, засыпать, а боль в груди просыпаться, мучить сильнее, напоминать о Гале, о несостоявшейся теперь свадьбе, мучить горечью, ненавистью к тому пьяному мужику, выхватив которого из-под колес трамвая, Егоркин не успел отскочить сам.

Сегодня врачи должны решить: оперировать ступню или отнять. И боль от того, что он останется калекой, была сильней физической боли. Он знал боль пострашней. Сейчас горит, взрывается нога, а в госпитале он весь состоял из глыбы боли: ни шевельнуться, ни повернуться. Но от той боли остались только шрамы, а теперь как бы не остаться одноногим навсегда, на всю жизнь. Лучше бы уж там, в Афгане, а то из-за пьяного дурака! И Галя, Галя… как же теперь? В груди становится тесней и тесней!.. Он сжимает зубы, чтобы не хлюпнуть носом, косится на соседа, который читает книгу в постели. Сосед спокоен. У него аппендицит вырезали. Он уже встает… Соседу хорошо говорить — не грусти! Хорошо о Маресьеве напоминать!

Иван представил, как он прыгает на одной ноге, и жалко себя стало, и снова теснит грудь! Эх, Галя, Галя!.. Но вдруг ему становится стыдно, стыдно так, будто бы напрасно обвинил в краже близкого человека, и знает сам, что оклеветал, а близкий человек не знает о его подлости. Егоркин понимает, что ничего ему не нужно сызнова начинать. Все будет! И свадьба будет, и любовь не угаснет! Разве что учиться ходить на протезе придется… Иван вздыхает и видит в открытой двери палаты Галю. Как она там появилась? Непонятно! Халат на ней больничный. Егоркин глядел растерянно, как она подходит к нему. Лицо у нее бледное, глаза смотрят на него страдальчески.

— Ты разве не на работе? — ляпнул вдруг Иван.

Галя покачала головой.

— Я тут…

— Садись… — тронул рукой Егоркин край постели, и Галя присела.

— Меня тоже оставили в больнице, в неврологическом… Нервное потрясение, говорят…

— Галя, — взял Иван теплую руку девушки в свою и покосился в сторону соседа, который поднялся с постели и надевал больничную куртку, собираясь уходить. Вероятно, решил оставить их одних. Иван подождал, пока он выйдет, и продолжал: — Галя, раз такое дело… — Иван взглянул на свои ноги, накрытые одеялом, — раз такое случилось… Ты не виновата… Я, может, виноват, не надо того дурака было вытаскивать… Но ты ни при чем… Ну и теперь… Ну, там, свадьба… планы наши…

Галя прикрыла его рот ладонью.

— Эх ты, дурачок! — засмеялась нежно она, наклонилась и поцеловала его в лоб. — Долго думал?..

— Ночь не спал… — Грудь Егоркина снова сдавило, и на глазах появились слезы. — А жалеть не будешь?

— Дурачок, дурачок! — вздохнула Галя. — Поспи давай, а я посижу, — похлопала она ладонью по его руке.

— А тебя не будут врачи искать?

— Обход у нас был уже… Прошли, и я сюда… Тебе больно? Ты осунулся… Нос заострился… Это от боли…

— Я о тебе думал… Вспомнил, как ты в госпиталь приезжала… Я тебя люблю… и любить буду всегда…

Возле двери шаги раздались, и дверь открылась. «Не вовремя! — пожалел Егоркин. — Ох, не вовремя!»

— Здесь он! Заходите! — проговорила медсестра.

Вошла Варюнька, беременная, большим животом вперед, в слезах вошла. Понял Егоркин, что сейчас она в плач кинется, и крикнул радостно:

— Во, сеструха!.. Вовремя ты, а мы гадаем, кому билет в Крылатское на велогонку сплавить! В воскресенье идти надо, а я не могу. Съездишь с Галей в Крылатское?

Варюнька открыла рот растерянно, оглянулась на вошедшего следом мужа Кольку Хомякова, потом на брата уставилась:

— А нам… сказали… позвонили… Ничего не случилось? — покачала она головой с надеждой, глядя на белое лицо улыбающегося брата.

— А что должно случиться?

— Нога… — посмотрела Варюнька на ноги брата.

— A-а! Ты про ногу! — перебил Иван. — Пока не отсобачили! А если отсобачат… Говорят, сейчас такие протезы, что получше ног служат… И мозоль не натрешь!

— Ох, дурак! Ну, дурак!

— Одна твердит — дурачок! Другая — дурак! Совсем задурачили, — качнул головой Иван и протянул левую руку зятю. Правой тянуться нужно, шевелиться. — Здорово, Коль! Бери стул, усаживай жену… Да не ори ты! — прикрикнул Иван на сестру, которая завсхлипывала. — Его не тревожь! — указал на живот. Потом сменил тон: — При больном надо бодриться, чтоб успокоить его. Мол, все хорошо! А ты?.. Приличий не знаешь! — Егоркин почувствовал усталость, видно, крови много потерял. Он секунду передохнул, пока Варюнька с мужем на стулья усаживались, и продолжил: — Со мной в госпитале столько ребят без ног лежало… Там, в Афгане, как… Мин всюду полно: наступил, — если живой, то обеих ног нет… А тут ступня всего лишь! Переживем, правда, Галя?