Пётр Алёшкин - Лагерная учительница

— Шакалы, вы за что дитя обидели?

— Он! — указал мальчишка на Бориса, и один из подошедших, видно, самый решительный, двинулся к нему.

Иван оглянулся. Парни были налиты мышцами. Плечи круглые, крепкие, и все четверо синели татуировками. Руки, плечи, грудь, ноги — все было разрисовано и расписано. Губы молодецки в улыбке растянуты.

— Ух ты! — восхищенно и громко воскликнул Егоркин. — Девочки, а вы говорили туземцев в этом лесу нет. Вот же они!

Парень, самый решительный, который к Борису направился, остановился, обернулся к Егоркину, радостно вскинул брови. — Глядите! — продолжал кричать восхищенно Иван. — Как размалеваны… Орлы! — Теперь он к подошедшим обратился: — А где же ваши перышки! — Егоркин растопырил пальцы над головой.

Парни, кажется, обрадовались словам Егоркина.

— Ну, шакал! — воскликнул самый говорливый из них. — Ну, глиста сшитая, — взглянул он на живот Ивана. — Как ты мне нравишься.

— Я всем нравлюсь, — хихикнул Иван насмешливо. — Я красивый!

Два молчаливых бугая стояли за его спиной, решительный смотрел издали, был на полпути к Борису, а говорливый сбоку.

— Краса-а-вчик! — протянул говорливый, склонив голову набок и разглядывая Егоркина. — Только нос большеват и чуть-чуть не в ту сторону смотрит! Но не мандражируй, айн момент, и поправим!.. Ух ты, винцо какое лакаете, — обратил он внимание на расстеленное одеяло. — У нас не каждый день такое…

Говорливый присел на корточки рядом с Ирой и взял двумя пальцами бутылку за горло. Ира поспешно отодвинулась от него.

— Не торопись, детка, — покосился на нее говорливый. — Потерпи. Ваша очередь впереди… Сейчас мы носик глисте поправим… Но сначала жажду утолим! А то носик большеватенький…

Он налил вина в стакан. Иван заметил, что Роман напрягся, готовый в любой момент вскочить, и сказал ему:

— Рома, я сам!

Палубин хмуро и отрицательно мотнул головой.

— Сделай подарок, — попросил Егоркин.

— Я сделаю, не мандражируй! — усмехнулся говорливый.

— Вы, ребятки, вижу, погреться хотите, — сказал Иван насмешливо. — Может, прогуляемся в лесочек?

— Прогуляемся… Поправьте ему носик, — взглянул говорливый на молчаливых бугаев, — и канайте сюда. Нам не управиться, — обвел он рукой стол.

Егоркин неторопливо поднялся, Галя рванулась к нему, но Роман поймал ее за руку, удержал.

— Он вернется…

— Сиди, детка, живым оставим, — улыбнулся говорливый.

Иван двинулся в лесок. Двое бугаев за ним. Решительный все время поглядывал на Романа с Борисом, готовый в любую минуту действовать. Говорливый поднял стакан, хотел что-то сказать, но Борис опередил его, спросил дружелюбно, указывая на наколку на плече:

— В Воркуте тянул?

Говорливый опустил стакан, взглянул на Бориса.

— Было дело… И ты оттуда?

— Нет, — Борис приободрился. — О Барсуке не слышал? Леониде Семеновиче?

— Барсук?! Ты знаешь Барсука? — насмешливость сразу исчезла с лица говорливого.

— Видел вчера… и завтра увижу, — голос Бориса стал уверенным. — Поставь стакан. Не тебе пить!

Говорливый послушно поставил стакан на одеяло и крикнул мальчишке:

— Эй, прыщ! Гони в лес! Передай, я сказал — аргументы у ребят веские. Живо!

Решительный расслабился, отошел в сторону. Мальчишка рванул к лесу, но навстречу ему из-за деревьев вышел Егоркин. Был он один, бугаев не видно. Шел спокойно, но быстро. Все притихли, ждали. Иван подошел к говорливому, по-прежнему сидевшему на одеяле, схватил его за ухо, поднял. Говорливый не сопротивлялся, морщился. Решительный отошел дальше.

— Ваня, не надо! — вскрикнула Галя.

— Брось, Иван! — остановил Борис. — Они осознали…

В понедельник Роман выспался. Ира, когда вернулись в Москву, сразу ушла домой, а Егоркин снова остался у Гали. Роман, усталый, с горящими от солнца плечами, бухнулся в постель. Хотелось полежать, повспоминать прошедшие радостные дни, Иру, бессонные ночи в палатке, приключение с хулиганами, загадочного Бориса. Уснул мгновенно, проснулся от топота ног в коридоре. Напротив его комнаты был умывальник. Проснулся бодрый, выспавшийся, с удовольствием вымылся по пояс, осторожно прикасаясь к плечам. Разглядывал в зеркало свои покрасневшие плечи, гладил кожу, крепкие бугры мышц на груди и руках, вспомнил, как Ира вчера сказала, трогая его плечи: «Какие они у тебя крепкие!» — и улыбнулся, думая, что непременно выгадает минутку, сбегает к ней в цех.

И работалось хорошо. Деталей хватало. Конвейер почти не останавливался, минутки не выпало сбегать к Ире.