В Хижняк - Конец черного лета

А Малюгин, демонстративно неся в руке лишь вырванный из блокнота листок бумаги, что-то вроде коротких пометок для памяти, уже шел к трибуне. Уверенно, неспешно. Какая-то неприязнь к нему на секунду овладела Завьяловым. Но вот директор заговорил, и Федор сразу же увлекся его речью, как, впрочем, и все остальные. Этого у Малюгина нельзя было отнять никак: масштабы его деятельности вполне соответствовали его великому умению увлечь людей своей идеей, мыслью, зримо показать им заманчивые результаты того дела, которое он в данный момент пропагандировал, за которое ратовал увлеченно и аргументированно. Вот и сейчас, казалось бы, на прозаическом материале цифр и данных и предварительных итогах работы хозяйства Малюгин сумел построить содержательное, а главное — зовущее к новым удачам и достижениям выступление. Ему даже поаплодировали — нестройно, но громко. Особенно старался Дранов. Федор подумал о том, что Малюгин и здесь, на собрании, остался верен себе, привлек на свою сторону аудиторию ораторским обаянием и подчинил ее директорскому авторитету. Но Завьялов ошибся, что и удивило, и даже обрадовало его.

После нескольких скомканных и вялых выступлений в поддержку тезисов и выводов директорской информации слово взял обычно молчаливый, но, все знали, деловитый бригадир полеводов второго отделения Шурыгин. И начал он не издалека:

— Не все у нас так ладно и красиво, как это представил здесь перед коммунистами и беспартийными товарищами директор…

А еще через час Федор окончательно убедился в том, что коллектив, его лучшие люди, спаянные в единую организацию, многое могут. И многое знают, понимают. Выступление Шурыгина, а затем и партгрупорга механизаторов Хвыли, как бы подстегнуло присутствующих, побудило их к размышлению вслух о том, что тревожит, волнует, требует улучшения. И они говорили об этом с трибуны. Федора поразило, что обычно находчивый и уверенный в себе Малюгин пока даже не пытался что-то возразить, с чем-то не согласиться. Он, правда, кисло улыбался, делая короткие записи в блокноте, но видно было, что поворот в ходе собрания, мягко говоря, озадачил его. И огорчил.

Не сработал, вероятно, какой-то механизм, который обычно держал все на своих местах — с точки зрения директора, разумеется. Каково ему было слушать о том, что он «нередко принимает волевые решения», «не всегда соизмеряет свои действия с возможностями хозяйства», «мало советуется с коммунистами»… Этих «не» собралось предостаточно. Правда, некоторые из выступающих как бы в противовес подобным мнениям называли «глобальные», как они выражались, успехи коллектива, которыми тот был во многом обязан именно директору с его энергией, деловитостью, стремлением к новому. Но все это разбивалось об аргументы и неумолимые факты, приводимые теми, кто решил перестать быть безразличным ко всему, что происходило вокруг.

Предпоследней выступала миловидная птичница Нефедова, та, что была председателем собрания.

— Делается у нас многое. Но что и как? — начала она. — Посмотрите, товарищи, что получается. Дороги мы построили чудесные, и это хорошо. Расширили перерабатывающие цеха — тоже хорошо. Построили новые животноводческие и другие производственные помещения. Свой молокозавод строим. В общем, хозяйство идет в гору, растут урожаи наших садов, нив. Хорошо? А если посмотреть с другой стороны…

Нефедова обвела взглядом присутствующих, задержав его чуть дольше на президиуме. А затем, заметно волнуясь, продолжала:

— Все, что я сейчас назвала, видно, товарищи, и не вооруженным глазом. Хвалят нас за это на совещаниях, в газетах, по радио, один раз даже в телепередаче помянули добрым словом… Ну и, конечно, при этом упоминается имя нашего уважаемого Сергея Николаевича. Оно-то, вероятно, и правильно. Но вот тут и возникает вопрос: почему же это в совхозе делается хорошо лишь то, что можно, вы меня извините, выгодно подать, показать в лучшем свете, то, о чем и рапортовать сподручнее. А самые насущные наши с вами заботы и нужды остаются в тени…

В зале возникло какое-то движение, присутствующие явно одобряли несколько неожиданный поворот в эмоциональном выступлении Нефедовой.

— Куда пошли средства, отпущенные на детские ясли? Это раз. — Она энергично загнула палец на руке. — Где давно уже обещанная совхозная баня? Это два (загнут еще один палец). Дальше. Два года назад начали строить новую школу, а на стройплощадке еще конь не валялся. Это три. В совхозе нет аптеки. Это четыре. И, наконец, не у всех свои сады есть. Почему же в совхозе нельзя приобрести фрукты? Их ведь на складе остается немало даже после выполнения государственного задания. Правильно я говорю, товарищ новый кладовщик?