В Хижняк - Конец черного лета

Имена многих из них и сегодня не числятся в списках патриотов своей страны. Нет еще, к сожалению, памятника жертвам репрессий, все еще робки попытки увековечить память мертвых и воздать должное оставшимся в живых жертвам сталинского режима.

Федор закрыл тетрадь. Каким же несущественным показалось ему свое пережитое в сравнении с тем, что выпало Нечаеву. Какой мерой можно определить, с какой вершины можно увидеть высоту душевного подвига? Это не то, что в огонь, например, броситься — хоть и страшно, и опасно, но все же одномоментно, или с голыми руками заступить дорогу вооруженному бандиту, на что, конечно, тоже требуется и выдержка, и отвага. На эти импульсивные движения души и тела способно, пожалуй, не так уж и мало людей, подумалось Федору. Но вот ежедневно, ежечасно гореть, как в огне, быть в постоянном напряжении борьбы со смертельной опасностью и к тому же уметь всецело подчинять себя этой борьбе, — здесь одной отваги мало. И снова Федор вернулся к своей первой и такой верной мысли: мало ты еще прожил, мало сделал полезного, нужного окружающим, — и твои волнения, заботы и некоторые, быть может, хорошие деяния являются лишь началом, вступлением в большую жизнь. Такую, например, какой она была у Василия Захаровича. Какой же она будет у тебя, Завьялов?

Прошло еще несколько дней. Неожиданно куда-то уехал Василий Захарович. Через Дашеньку он передал, что в поездке задержится. Сама же она, сообщая Федору об этом, удивленно сказала:

— Такого еще с дедушкой никогда не было. Он всегда-всегда был дома. А уехал какой-то задумчивый…

Вернулся Нечаев на третий день. Он буквально преобразился за время отсутствия: в его движениях появилась уверенность, а в голосе — твердость и необычные для него категорические нотки.

— Ну, теперь мы повоюем, — решительно заявил он ничего не понимающему Федору.

— Пожалуйста, объясните вначале, что случилось? — Федор был действительно озадачен и крайне удивлен этой внезапной переменой.

Впрочем одновременно все это казалось ему и смешным до невозможности, он еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. Нечаев напоминал ему сейчас Дон-Кихота, виденного в иллюстрированном собрании сочинений великого испанца. Еще бы бородку клинышком и длинную пику наперевес…

— Я был в управлении государственной безопасности!..

— Государственной безопасности? А это еще зачем? — Федор был в полном недоумении.

— Ну, во-первых, потому, что в этом учреждении меня знают. Но, пожалуй, не это главное. У меня тут возникли некоторые подозрения, вернее, возникли они давно, а вот кое-какое подтверждение им я получил лишь недавно. Не скрою, твой пример, твоя принципиальная позиция по некоторым важным вопросам подстегнули меня впервые за много лет к каким-то конкретным действиям, к гражданской активности, что ли. И еще, Федор, во мне проснулся, я бы даже сказал взбунтовался, старый разведчик.

Завьялов вопросительно посмотрел на Василия Захаровича. В ответ на его немое удивление тот невозмутимо продолжал:

— Так вот, он как бы подсказывал, советовал мне: рано, Нечаев, в стороне оставаться. И, конечно же, он был прав. Я слишком много пережил, Федор. Не говорю уже о годах войны, подпольной работы. Меня выбило из седла, на длительное время лишило внутреннего равновесия и способности вообще что-либо предпринимать необоснованное обвинение в измене. А в трудные годы, последовавшие вслед за этим, я растерял себя полностью. И вот только теперь, возможно, по-настоящему понял, что был неправ. Хочу я сейчас, Федор, приоткрыть для тебя завесу над одной тайной, в существование которой сам боялся поверить.

Федор, сидевший до этого в глубокой задумчивости, поднял голову и увидел в глазах Василия Захаровича блестки радости и надежды, которые обычно появляются у людей, выздоравливающих после тяжелой болезни, людей, победивших смертельный недуг. «Что же это за тайна, от которой самому делается страшно?» — подумал Федор, ожидая продолжения рассказа. Василий Захарович снова понизил голос:

— Со мной в гестапо работал один из русских, некий Федулов, Николай Федулов. Он был у гитлеровцев на военной службе и имел чин штурмфюрера. Так вот, этот Федулов был удивительным образом похож, на человека, которого ты тоже теперь знаешь, Федор. Похож — это даже не то слово. Как две капли воды…

В дверь дома громко постучали. От неожиданности они оба вздрогнули и на секунду замерли в недоумении. Первым пришел в себя Федор: