Александр Ольшанский - Китовый ус

«Дарья, она», — подумал Пармен Парменович. Он вспомнил теперь, что она ни разу не навестила его в больнице. Варя Дубинина носила ему узвар из сухих яблок и сахарной свеклы, а он ждал Дашу. Думал, что она не знает ничего, а потом, сказали ему, уехала в областной город. А она все знала… Неровня она ему, он всегда так считал, но было же что-то светлое в воспоминаниях о ней, согревало его доброе чувство ко всему тому, что было связано с Дашей.

Он догадывался теперь, зачем приехал молодой Самвелов, что жилось Даше с Самвеловым не сладко. Но не проснулось в нем жестокосердие, не закипело в душе чувство мести, он только жалел Дашу и проклинал себя за неосторожные слова, сказанные утром Валентину. Кто знает, как истолковал он их, и, быть может, в этот миг, обозлившись на весь белый свет, окончательно решился ехать на далекую стройку назло матери и считает себя чистым и принципиальным. И если это так, подумал Пармен Парменович, то он, против своей воли, отомстил Даше. Она не хотела сделать ему зла, он был уверен в этом, но причинила его, а он, не желая мстить ей за это, отомстил.

— Вот это привет от Шишкина, вот это болеро, — воскликнул Пармен Парменович и бросился к воротам.

Парня, конечно, возле них не оказалось. Был уже полдень, и Пармен Парменович заспешил в центр города, заглядывая по пути в душные в обеденную пору кафе и столовые, обошел все аллеи и укромные уголки городского парка, спустился по крутой деревянной лестнице вниз, к реке, прошелся дважды по горячему, слепящему глаза песку, всматривался в лица парней и не находил среди них Валентина. Пармен Парменович расстегнул потяжелевшую безрукавку и, подставляя грудь прибрежному ветерку, стал боком взбираться вверх по лестнице.

Он нашел его на автобусной станции. Валентин стоял с той девицей. Задрав головы, они изучали расписание и над чем-то смеялись. Девица при этом откидывала голову назад еще больше, поправляла волосы, падающие на глаза, заглядывала в лицо Валентину.

Пармен Парменович подошел к нему сзади, взял за локоть и, кивнув девице, спросил:

— Уже едешь?

— Вот и наш знакомый, — сказал ей Валентин и та, закусив губу, взглянула на Шишкина синими глазищами, но оставила их вдвоем, почувствовав, что при ней они не станут разговаривать.

— Знаешь что, парень, вот здесь наверху, — Шишкин показал на возвышающийся через дорогу дом с четырехугольными колоннами, — есть ресторация, там можно пива выпить. И поговорить. Идет?

Валентин заколебался, поглядывал, словно был привязанный, в сторону девушки, которая вышла из зала и прогуливалась теперь за сплошным, в полстены, окном, показывая шестеренку, нарисованную на спине футболки.

— Ну сходи, скажи ей, пусть подождет, — не выдержал Пармен Парменович и подтолкнул его за рукав к выходу. — Найдешь меня наверху…

На веранде Пармен Парменович выбрал место, куда хоть немного падала тень от колонны, заказал пива, обязательно холодного, и когда принесли бутылки, вмиг запотевшие в тепле, не дожидаясь, пока подадут чистые стаканы, из горлышка, на одном дыхании выпил одну из них и крякнул от удовольствия так, что посетители за другими столиками подозрительно посмотрели на него.

Зачем малому нужно все знать, думал он, подозревая здесь какой-то умысел. И без обиняков спросил об этом подошедшего Валентина, и когда тот, стесняясь, стал неестественно часто отпивать пиво, путано и не совсем понятно рассказывать о своей семье, о себе, Шишкин понял, что перед ним еще мальчик с соответствующими представлениями о жизни, хороший в общем-то парень, который хочет сразу и во многом разобраться. Из его рассказа стало ясно, что Даша и Самвелов жили не дружно, всю жизнь были неудачниками и обвиняли друг друга в этом. Самвелов работал вначале директором мебельной фабрики, потом начальником автобазы, затем в горкоммунхозе, пока наконец не сошелся с проходимцами из какой-то шарашкиной конторы и не попал под суд… Самвелов не раз при сыне попрекал Дашу, что, дескать, она сгубила жизнь Пармешке, а потом и ему, Самвелову. Она, мол, знала, когда говорила о письме, что ему несдобровать. Только сделала вид, что проговорилась! Сделала это, чтобы потом занять его комнату! Моими руками! В то время он, дескать, не мог молчать об этом. Ты и на следствии, когда он работал в коммунхозе, рассказала все, что знала. Как же — теперь он не нужен. А он вернулся…

— А что говорит мать?

— Она молчит! Я ее спрашиваю: «Мам, это правда, что говорит отец?» Она ответила: «Нет, а вообще — это не твоего ума дело».