Александр Ольшанский - Китовый ус

— Не надо, не надо, родной мой…

— Извини, я не знаю, как это получилось, — сказал с трудом Чубуков.

Он оставил ее одну, разделся за кустами ивняка и бухнулся в воду. Нырнул, ощущая, как холодные струи освежают тело, вынырнул на середине реки, услышав Ритино: «Простудишься! Вода холодная!» — и поплыл назад.

Она вышла из-за кустов и спросила:

— Сюда можно?

— Можно, — сказал Чубуков, выходя на берег.

Рита склонилась над водой и стала умываться.

— Игорь, я боюсь тебя, — сказала она, вытирая лицо платочком. — Я думала, он и притронуться ко мне не посмеет, а он…

— Рита…

— Не надо, я все знаю и понимаю… Если бы я сомневалась в тебе, повела бы сюда? — откровенно сказала она и засмеялась. — Но каков, каков, а? За все лето — ни строчки. Я и с Виктором рассталась, ожидая твоих писем. Я привыкла к ним… Может, я даже полюбила тебя за них, еще не зная, кто ты… Никогда не думала, что кто-нибудь из механиков-замазуриков пишет письма мне такие, да еще в стихах! Думала: из лесоводов кто-нибудь. Больше всего я боялась, что ты окажешься горбуном с четвертого курса. Сама подошла к нему, завела разговор, сказала, мол, слышала я, что вы пишете хорошие стихи. Не можете написать нам для стенгазеты? — Рита снова засмеялась. — Он посмотрел на меня как на угорелую! Ты извини меня, но я твои послания показывала своей старшей сестре Капе, Капитолине. Она просила меня познакомить с тобой, а как я познакомлю, когда ты бегаешь от меня? Вот вернешься с практики, и сходим к ней, хорошо? Не бойся, твои стихи ей очень нравятся…

Пожалуй, после такой похвалы Чубуков особенно стал грешить сочинительством. В совхозе, в котором проходил практику, он засел в доме для приезжих и за два месяца настрочил страниц триста стихотворного романа. Заезжий корреспондент областной молодежной газеты, который некоторое время жил вместе с ним в одной комнате, вызвался высказать свое мнение о его творениях. Чубукову было интересно выслушать его, тем более что он не знал, так ли он пишет.

— Да у тебя, парень, что-то есть! Честное слово, есть! — услышал он. — Масса штампов, безграмотных фраз даже, но что это не графоманство — ручаюсь своей головой. Это не напечатают, слишком неумело, но если ты подучишься немного, можешь поступить в Литературный институт. Если хочешь, приезжай к нам в литобъединение при газете. Да что там хочешь, обязательно приезжай! Там помогут тебе, обсудят, растолкуют кое-какие, прости, элементарнейшие вещи. Выберем какой-нибудь отрывок и напечатаем в газете.

— Не хочу я ничего печатать, пока не закончу. Да и пишу я для себя…

Это было правдой. Чубуков писал для себя. Просили выхода мысли и чувства, кипевшие в нем непрестанно, нужно было во что-то употребить обострившееся мировосприятие, свое новое зрение — раньше он не видел, не замечал многих вещей, теперь же, после года постоянного анализа собственных поступков, мыслей и чувств, Чубуков научился лучше смотреть, тоньше понимать состояние людей. По совету корреспондента он прочитал «Мартина Идена». Как и у героя Джека Лондона, у Чубукова были нетронутые силы молодости, уверенность в своих силах, доходящая иногда до ощущения всесильности, — он без устали мог сидеть, не вставая из-за стола по двадцать часов в сутки, написать десятки страниц романа, прочитать в день две-три книги, поражаясь силе человеческого духа и необозримости опыта, таящихся в них, и — собственному невежеству, которое становилось все очевиднее.

В восемнадцать лет он закончил техникум и стал заместителем председателя колхоза по технической части в соседней области. Там ему было не до стихов. Он и Рите писал прозаические письма, а в конце ноября поехал к ней на день рождения. Пройдя двадцать пять километров по бездорожью, в метель, по пояс проваливаясь в сугробах, а затем проехав несколько часов поездом, только поздно вечером он добрался до Чугуева. В гостинице, где он обычно останавливался, свободных мест не оказалось. Когда он пришел к Рите, ее гости уже разошлись, и она повела его к Капитолине.

Теперь, спустя столько лет, Чубуков многие детали того вечера забыл. Но главное — осталось. Капитолина, помнится, даже отдаленно не была похожа на младшую сестру — у нее было дородное лицо и широкая кость. Несмотря на свои размеры и вес, она довольно ловко носилась по небольшой комнатке, украшенной всевозможными безделушками, обвешанной, накрытой всевозможными тюлями и рюшечками. Она заставила мужа чистить картошку и жарить ее, собирать на стол — тот возился в коридорчике у примуса, пока супруга рассматривала и расспрашивала гостя.