Бахар заплакала.
– Но я не хочу терять тебя. Я не поеду.
– Нет, – почти крикнул он.
Бахар уже всхлипывала. Он крепко сжал ее:
– Это твой шанс. А какой у нас шанс тут? Я поеду, обещаю. Просто мне нужно время, чтобы подкопить средства, и я получу визу.
Приехал разносчик пиццы. Они едва дотронулись до нее. Бахар прервала молчание:
– Ты сказал, что хочешь что-то рассказать мне… они же не звонили тебе снова?
Амир помолчал. Бахар и без того расстроена. Плохие новости лишь усилят в ней чувство вины. К тому же какая ей разница? Она ведь уезжает.
– Нет, ничего особенного. Просто поехал прогуляться в горы и забыл телефон. Захотелось побыть одному.
Тогда он впервые соврал Бахар.
Шираз, июнь 1988 года, через месяц после вечеринки
Когда за ними приходят, Амир играет в «Лего» в своей комнате. Раздается стук в дверь, и родители начинают перешептываться. Он выбегает из комнаты и стоит на лестнице, прислушиваясь. Снизу доносятся мужские голоса.
– Не забирайте их, умоляю вас , заберите только меня, – тихо, но решительно говорит отец.
Потом наступает тишина, прерываемая рыданиями матери. Выплакавшись, она поднимается наверх.
– Дорогой, собирайся, мы поедем кое-куда.
– Я не хочу никуда ехать.
Амир напуган. Шахла нежно поглаживает его по голове и снимает пижаму.
– А где папа?
– Он едет с нами. Мы все едем вместе. Тебе не нужно бояться, когда мама и папа рядом. Все будет хорошо. Мы не дадим тебя в обиду, понятно?
Амир кивает. Мужчины с автоматами выводят их на холодный ночной воздух. Фонари не горят, и Амир впервые видит улицу такой темной. Они молча усаживаются на задние сиденья пикапа. Амир держит за руку отца. Из окон за ними подглядывают соседи, прячась за занавесками. Друзья или враги – кто их разберет?
Их отвозят прямо в тюрьму Шираза.
Тегеран, март 2013 года
Прошла неделя с тех пор, как Амир встречался с пожилым мужчиной; неделя с того момента, как Бахар объявила, что уезжает. Он погрузился в депрессию и беспокойно ворочался по ночам. Ему снились родители; снилось, будто он снова в тюрьме и его обнимает Шахла. Снилось, как отец несет его на плечах под деревьями на Вали-Аср. Снился и старик, умоляющий Манучера о прощении. Но Манучехр ничего не отвечал, потому что шея его была сжата веревочной петлей, а сам он покачивался, не доставая ногами до земли.
Тюрьма Шираза, июнь 1988 года
Днем стоит жара, а ночью царит холод. Повсюду удушающий запах пота и несвежего дыхания. Откуда-то издалека доносятся крики. Амир слишком мал и не понимает, что это звуки пыток.
С тех пор как их привезли сюда, прошло две недели. Охранник говорит, что их переведут в тюрьму Эвин в Тегеране. Шахла в ужасе. В Эвин перевозят самых опасных политических преступников. Об этом часто говорят пленники здесь, в Ширазе. Никогда еще их жизнь не была так полна слухов. Каждый заключенный старательно накапливает запас слухов и, словно жук-скарабей со своим навозным шаром, усердно переносит с места на место. Этих запасов хватает на то, чтобы занять свои мысли на много недель. «Они хотят казнить всех пленников в Эвине», – говорит монархист, услышавший об этом от мужа двоюродной сестры своей матери, который работает с человеком, сын которого служит у премьер-министра. Его слова встречают с тем же чувством, что и другие слухи, – со смесью ужаса и недоверия. Но в одном все уверены наверняка: в Эвин переводят только в самых серьезных случаях.
Шахла не понимает, как все дошло до такого. Еще более невыносима мысль о том, что изначально все они были, можно сказать, на одной стороне. Манучехр и Шахла встретили революцию с распростертыми объятьями. Невозможно было и представить себе кого-либо хуже шаха, и именно во время его правления Шахла с Манучехром впервые открыли для себя подполье. Шах поставил себе целью уничтожить всех коммунистов, исповедующих левые взгляды, как в угоду американцам, так и из искреннего страха перед угрозами Советского Союза в адрес Афганистана. С 1971 по 1977 год было казнено или замучено до смерти более 130 боевиков и членов вооруженных политических группировок. Некоторые утверждают, что всего за время своего правления шах приказал расправиться более чем с 3000 политических противников. Едва шаха свергли, как коммунисты торжественно вышли из подполья.
Шахла и Манучехр, разделяющие непоколебимое чувство справедливости, были преисполнены надежд. Их завораживали осуждающие империализм и неравенство речи Хомейни – человека приятной наружности, державшегося скромно и обладающего мягким, но убедительным голосом. После напыщенных разглагольствований шаха спокойные и уверенные интонации Хомейни казались глотком свежего воздуха. Его простые слова, произносимые со сведенными бровями, волновали весь народ. Его лозунги разлетелись по всему Тегерану, украсив стены домов:
Читать дальше