Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Гриша так сильно качнул головой, словно надеясь, что в голове от такого взмаха выскочит хоть одна молитва. Безуспешно.

– Ну тогда просто подумай, своими словами…

Звон в голове разгонял все мысли. Гриша не пил уже сорок дней.

Он оглянулся окрест. Все стояли по двое. У каждого, видимо, тут был свой человек, который занял место. И каждый думал свою молитву.

Его же голова гудела, звонила, и он решил, что вместо мыслей подойдут и воспоминания: летая по хутору, он в основном заглядывал в дома своих корешей, и, как завязавший алкоголик, подливал им в стаканы. Ему нравилось, как люди наполняют себя лёгкостью, он и сам её очень любил. Поэтому у Гриши был огромный живот, живот-планета, живот-сфера, конь проседал под таким ездоком. И вот однажды он заполнил себя этой «лёгкостью» до краёв.

…Гриша очнулся один на восходе. Все было красным. В воздухе стоял аромат горелых пышек.

Значит, всё ж таки ад, вздохнул Гриша.

– Гриша, ну чего ты стоишь? Давай быстрей! Опять у нас плита сломалась!

Мама звала его обедать, суетилась. На праздничном столе стояли куличи и кагор.

За окнами виднелась жизнь. Сутки напролёт её можно было разглядывать. Времени не было (никаких часов, ходиков, кукушек) – был только закат и восход.

Гриша узнал, что на Земле он остался песней. Сложил её кореш с хутора, Гар.

И на контрольно-пропускном пункте Гриша умолил разрешить ему по-быстрому слетать туда-сюда – с Неба на Землю.

– Мне бы только песню послушать, братцы!

И он послушал.

А там были такие слова, которые прям за душу берут (а ничего другого у Гриши и не было). В этой песне была вся его жизнь – никчёмная, дурная, пьяная. После такой жизни только к бесам на поклон. Но Гар припевом орал: «А я не верю!..».

И никто не верил.

Эта песня пелась уже всем хутором и разносилась всё дальше и дальше – все пели его жизнь. Это была такая хуторская молитва. Своими словами.

…Если в первые сорок дней его душа летала, где вздумается, то в остальную вечность душа могла появляться только там, где её вспоминают.

И вот тут Грише был вольный простор: и города разные (где он раньше и при жизни-то никогда не бывал), и места самые неожиданные – то в кабинке у дальнобойщика он появится на соседнем кресле, то у клерка в офисе, то у поэта-кочегара в котельной…

В общем, где песня о Грише зазвучит – там и Гриша…

Гар отмаливал весь хутор.

А потом всю страну. Всех отпевал. Корешей, солдат, блокадников, рыбаков, казаков…

Его голос звучал и в Германии. В частности, его слушал Леон, живший в маленькой германской деревушке.

Леон безоговорочно верил голосу. И понимал, что голос зовёт его. Поэтому однажды он взял билеты и поехал в Питер.

Шёл, так сказать, на голос. Который привёл его прямо в подъезд Гара.

– Представляешь, – рассказывает Гар. – Приехал и сидит на лестничной клетке. Говорит: «Ну привет, я вообще-то к тебе приехал». Отвечаю ему: мол, я тебя не звал. Иду мимо него, значит, а он говорит: «У меня, кроме тебя, никого нет».

Гару уже несколько месяцев приходили письма от Леона. В первых посланиях Леон как бы отвечал на песни Гара, иногда пересказывал их, а в последних писал, цитируя песню, что берёт «курс на Ленинград», мол, жди меня, дорогой Гар.

Вот Гар и дождался.

– И ты впустил его в дом?

– Нет, конечно, ты что. У меня корюшка дома.

– Какая корюшка?!

– Наша, невская. Чистить надо.

– Так он бы тебе чистить помог.

– А вдруг он буйный? Ещё зарежет.

Леон просидел в подъезде два дня. Нет, конечно, он выходил из подъёзда, гулял по Питеру, но к вечеру обязательно возвращался назад. И, встречая Гара, снова повторял:

– Гар, у меня, кроме тебя, никого нет.

Причём он это говорил не жалостно, а настойчиво, требовательно, Гару даже казалось, что слегка угрожающе.

На третьи сутки Леон пропал, исчез, растворился. Вчера сидел на ступеньках, сегодня уже нет.

Гар радовался, что его покинуло это наваждение. А через неделю снова получил письмо. И этому письму он тоже обрадовался – всё на месте: Леон в Германии, Гар в Питере.

Леон ругал Гара: «Ты же сам пел, что „есть лишь я и есть лишь ты“! Вот я и приехал к тебе. А ты струсил. Но ничего, я тебя прощаю. В следующий раз, когда я приеду в Ленинград…»

Тут письмо Леона снова начало петь песнями Гара, потом предложило познакомиться и расписало свою биографию на шести листах: родился в Ленинграде, учился, хоронил близких, женился, развёлся, уехал, снял домик, владел какой-то химчисткой, обанкротился, завёл собаку, отдал в приют…