Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Я не знаю, что такое политика, — нехорошо улыбнулся Пономарев.

Борисов чуть повернул голову и, четко ступая, как на параде, прошел с повернутой головой, задумчиво рассматривая собеседника. — Уж не исповедуете ли вы творческий порыв Джеймсона или какого-нибудь Бергса? — спросил он, вспомнив имена философов.

— Только творческий порыв масс! — рассмеялся Пономарев.

Некоторое время они шли молча, думая каждый о своем.

— Он тоже социалистичен по замыслу и буржуазен по исполнению, — прибавил Пономарев, рассматривая профиль Борисова.

— Это вы про что? — с трудом вернулся Борисов.

— Про творческий порыв масс... Скажите, Борис Борисович, ведь вы человек прямой? Судя по вам... по вас...

— По вы, — подсказал Борисов.

— Да, спасибо, судя по вы — вы человек прямой. Это я не к тому, будто у вы нет хитрых извилин и закоулков, а к тому, что, иными словами, вы человек цельный. Это редкость в наши времена... Скажите, почему, когда я общаясь с вы или с другими, мне хочется врать?

— Это уж ваши заботы, — облегченно обрадовался Борисов. — Мне, например, никогда не хочется врать. Человек врет по трем причинам: по склонности характера, по обстоятельствам, из любви к искусству. Первое называется нравственным враньем, второе — общественным, а третье — эстетическим, художественным. И правду он говорит по трем причинам, и эта причина называется моральной правдой, социальной правдой и эстетической правдой. Какую правду вы предпочитаете? Эти три правды, разумеется, противоречат одна другой, но тут ничего не поделаешь: выбор правды как выбор судьбы.

— Прекрасно сказали! Как гвоздь забили! Я бы предпочел эстетическую правду. Это, наверное, не так страшно?

— Любая правда страшна, — снисходительно признался Борисов, — и для тех, кто ее несет, — вздохнул он, — и для тех, кому несут. Это я знаю по себе. Сколько ударов приходится принимать на грудь! Если б не мои увлечения биоэнергетикой и привычка всякий раз выстраивать защиту, не знаю, чтобы и делал... Когда приходится особенно трудно, — закрутишь вокруг себя биополе и будто в хрустальном шаре окажешься. Отойдешь мысленно от себя в сторону и наблюдаешь за собой и собеседником. Как сейчас. И при виде всего, что совершается вокруг, такой снисходительный восторг испытываешь, глядя, как сам я и мой собеседник, как мы с вами, кипят страстями, пульсируют. Смешно!

— Если позволите, я бы предпочел эстетическую правду...

— Чего проще! — вдохновлялся Борисов. — Вы избираете для себя некий возвышенный центр красоты, воображаемый, конечно, потому что в реальности ничего этого нет и в помине, и когда изберете этот возвышенный центр красоты, тогда всякое свое утверждение в общении быстренько проверяете этим центром. Как мерилом. Все это в воображении, потому что в реальности ничего этого нет в помине. То есть в помине, конечно, есть, и в поминании, а в обиходе нет и быть не может. И если этот ваш высший эстетический центр позволит вам ваши высказывания, тогда у вас получится эстетическая правда. Видите, как это все просто и эффективно?

— Потрясающе!

— А вот сейчас вы опять соврали, зачем? — спросил грустно Борисов. — Вы не способны потрясаться. Емкость не та...

— Вы провидец! — воскликнул Пономарев. — Вот моя эстетическая правда! Да поможет мне Бог...

— Это еще куда ни шло, — согласился Борисов, — насчет провидца я согласен. Это тождественно и моему представлению о себе. И таким образом мы с вами только что установили реальную правду, вариант эстетической, поскольку быть провидцем — практично и возвышенно.

— Так хочется говорить правду! — с тоской воскликнул Пономарев. — Говорить правду без оглядки на тех, кто может услышать ее. И пусть мне будет страшно, но и другим не весело...

— Давайте попытаемся...

... он бежал по осеннему парку, приминая нежно-хрусткую от ночного заморозка листву; руки согнуты в локтях, прижаты к телу и совершают движения поочередно, как штоки паровозных поршней; грудь равномерно вздымается; диафрагма то распрямляется, впуская в легкие воздух с содержанием кислорода двадцать целых пятьдесят пять сотых процента, то выгибается зонтиком, выпуская воздух с содержанием кислорода шестнадцать целых и пять сотых процента; четыре целых и пять десятых процента кислорода заполняют семьсот пятьдесят миллионов альвеол; кислород подхватывается гемоглобином и разносится по телу; в теле ощущается бодрость; в душе мнится радость; в мыслях осознается ясность; правой — левой — правой — левой; жизнь прекрасна; прошлое упоительно; настоящее увлекательно; будущее заманчиво; и мир на своем месте, и ты на своем месте в мире, и все на своих местах; а кто не на своем месте, так ему так и надо; ничего не сдвинуто; ничего не жмет, ничего не высовывается; еще один поворот по аллее, усыпанной звонкой листовой, и вот у калитки при выходе из старинного парка стоит Пономарев, пытливый человек в широкополой шляпе, опершись на прекрасную трость с резьбой и большим красивым набалдашником...