Игорь Адамацкий - Созерцатель

Он назвал.

— Господи! — воскликнул я. — Этот шарлатан по-прежнему набивает голову студентов доморощенными примитивными теориями?

Филипп улыбнулся:

— А мой учитель говорит о вас: «Когда этот шаман перестанет разлагать души молодых людей своими бреднями?» Так вы выслушаете меня?

— Между ужином и самолетом. В семь вечера.

Он пришел в половине седьмого. Я как раз укладывал чемодан: крышка взбесилась, выгибалась горбом и вырывалась из рук.

— Рубашки помнутся, — с порога сказал Филипп. — А галстуки неприлично будет даже собаке повесить.

— Вы так полагаете?

— Я вижу. Разрешите мне? — Филипп вытащил все из чемодана и в две минуты аккуратно уложил. Образовалось свободное место. — Придется что-нибудь еще сюда положить, иначе рубашки помнутся. Но я это предвидел. Вот, — он протянул мне коричневую папку.

— Что это? Рукопись? — запротестовал я. — Увольте, юноша. Чужих рукописей не читаю.

— Эту придется прочитать.

— Простите, вы спятили? Я своих привычек не меняю.

— Профессор, вы обещали полчаса разговора.

— Ну, хорошо. Ради бога, говорите скорее, забирайте свои бумаги, и мы расстанемся.

— Вы разрешите присесть?

— Садитесь, — буркнул я довольно нелюбезно, ибо и тогда, и позже не любил напористых сопляков. — Как вас зовут? Филипп? Прекрасно. Валяйте, fillip [80] возбудитель, пустяк, мелочь (англ.) .

Я расслабился в кресле, уставился в пол и приготовился слушать.

— У меня нет времени, — начал он, — поэтому я — без предисловия... Моя тема на ближайшие десять лет — это теория свободного полета. Я начал эту работу на третьем курсе университета и, по моим подсчетам, мне нужно лет двадцать, чтобы завершить эту работу. Она должна состоять из трех разделов. Первый — теория пространства. Второй — физиологические основы свободного полета. Третий — практика свободного полета. Вы не спите, профессор?

— Нет-нет, — очнулся я от созерцания рваных носков домашних шлепанцев. — Внимательно слушаю и пытаюсь понять, при чем тут я? Работайте потихоньку, пока не полетите.

— Сейчас поймете, — продолжал Филипп. — Я абсолютно уверен, что приду к свободному полету, но мне... не успеть. Я знаю свой ПАК [81] ПАК — полный (генетический) анализ крови, позволяющий установить продолжительность жизни младенца и возможную причину смерти. .

— Вот как? — удивился я. — И кто же рискнул своей профессиональной карьерой?

— Мой отец — врач.

— А, понятно... Сколько у вас времени в запасе?

— Семь лет. И еще год при использовании новейших препаратов.

Я молчал, погрузившись в раздумье...

...погрузившись в раздумье, я рассматривал обломки крыльев — они лопнули и разлетелись в щепки, обломки, жалкие лохмотья, когда я прыгнул в сад с крыши деревянного дома, с самого конька, подняв лицо к небу и зажмурившись от солнца, прыгнул, чтобы взлететь над крышей, садом и дальше — к реке и за реку. В густые горькие травы; испуганный моим падением красноперый тяжелый петух боком-боком поскакал в сторону, грузно и бездарно оторвался от земли, взлетел на забор и заголосил; под крышу, скользнув с воздушной горки, нырнула ласточка; с моей ноги прыгнула в воздух и исчезла большеглазая синяя муха; над лицом, держась за серебристую нить, двигался в воздухе зеленый паучок, — все в этом мире могло летать, кроме меня, — я перевернулся на живот и завыл, колотя кулаками по земле: «отпусти, проклятая, отпусти!», пока шершавая грязная голая пятка не толкнула меня в бок — краем глаза я увидел, как одна голая нога чешет икру другой голой ноги, — и надо мной парашютом — цветастая в белый горошек юбка, а под ней розовые трусики моей подружки Натали: «Ты чего сегодня в школе не был?» — она приседает на корточки возле меня и рассматривает обломки: «Ах! Крылья! Дашь полетать, а? Давай их починим и пойдем на обрыв, а? Дашь разочек летнуть? Я легкая, я не разобьюсь. Думаешь, я струшу, чтобы мне на этом месте провалиться, а? Ты тяжелый, ты не знаешь, как надо летать. А я знаю, и я такие крылья никогда бы не сломала...

— Мало, — сказал я. — Чем вам можно помочь?

— Отдайте мне свое знание времени.

— Что у вас в папке с дурацкими тесемками?

— ППП. Принцип поглощения пространства.

— Читайте, — сказал я, обмякая в кресле, принимая естественную спокойную позу.

...Филипп полетел через пять лет.

Милая Nicolette, как памятны мне эти годы, для меня они были трудны и хлопотны, для Филиппа стали каждодневным подвигом преодоления болезни, преодоления своего пути, подвигом восхождения к вершине, на которой ему пришлось стоять так недолго. Даже внешне он менялся: волосы выше лба выпадали, но были довольно длинны на затылке, глаза углублялись синевой век, у носа и губ ложились трагические складки, но его походка, движения...