Игорь Адамацкий - Созерцатель

Антонио не тотчас узнал Миркина и потому не сразу обрадовался. Тот был одет в спортивный костюм, как на субботнике, но без красного флажка на груди, и был энергичен, деловит и по начальственной привычке знать размеры и протяжение всякого дела устройства счастья отдавал приказания рабочим, снующим по трем этажам будущего дома физической любви, чтобы рабочие не растекались своим одумом в деле устроения, а имели впереди себя конкретную цель, которая где-то промелькивала за семью горизонтами в дали исторического будущего, существуя без боязни быть настигнутой и опозоренной.

— Доброе утро, товарищ Скарлатти, — приветствовал он Антонио, вялого, скучающего, будто европейский денди на скотном дворе. — Долго спите. А мы уже давно работаем. Ранняя птичка носок прочищает. У нас так не принято. Здесь вам не Флоренция. Перестройка. Ускорение. Интенсификация. Планам пятилетки — энергию действий. Поле ценит упорных. Добиваться порядка в каждом доме. Видеть завтрашний день сквозь призму сегодняшних трудностей.

Антонио огляделся в страхе неведения: тайная сила русской печали успела отравить ему кровь сердца. Этому сердцу не хотелось ни ломать, ни строить, ни перестраивать, а хотелось нырнуть куда-нибудь в прохладную воду и там притаиться, чтобы никакое прогрессивное человечество не вытащило его и не сказало: «Антонио, вставай, кудрявый, иди строить счастливое будущее для меня».

Рабочие успели порушить старые перегородки этажа и теперь устанавливали новые, расклетчивая пространство на мелкие ячейки, комнаты для индивидуальных занятий квартетным или дуэтным пением.

— В каждом кабинете, — размахивал Миркин крепкими сытыми руками и улыбался от сознания неизбежного оптимизма, — в каждом классе этой бывшей школы мы поставим по маленькому пианино фабрики «Красный Октябрь», а на третьем этаже устроим большой холл для коллективных занятий, но там установим рояль фирмы «Беккер». Черный. На фоне желтеньких обоев. Как? Впечатляет? Это не ваши буржуазные темпы. Социализм есть советская власть плюс партийное руководство плюс наивысшая производительность труда всего народа.

— Да, да, — соглашался, презирая себя за трусость, Антонио, — конечно, власть. Я подходил к дому и видел: отъехал черный автомобиль...

— Это товарищ Баранова приезжала проследить за перестройкой, — тихо сказал Миркин, наклонившись к уху Антонио. — Умнейшая женщина. Мастерица перелицовывать любую идею с правой стороны на левую и обратно.

— Она уже всех сагитировала и спропагандировала?

— Увы, — вздохнул Миркин, — трудящиеся массы и особенно интеллигенцию нужно воспитывать и воспитывать. Помните, товарищ Ленин говорил: из кого мы будем делать социалистов? Это же все дерьмо. Нет, мы будем делать социалистов и социализм из того дерьма, какое валяется у нас под ногами. Вот почему массы требуют неустанного бдения над ними и воспитания трудового, идеологического, научного, материалистического, интернационалистического.

— Если делать социализм из дерьма, — усомнился Антонио, — тогда это будет дерьмовый социализм и перестанет быть притягательным светочем для униженных и оскорбленных.

— А мы все это облагородим чистотой сердец и кристальностью нашей нравственности.

— Это трудно, — поддакнул Антонио, проникнувшись величием чужих замыслов, — очень трудно. Этак и надорваться недолго. Послушайте, а что если нам принять на работу одну негритянку и двух китаянок? — спросил Антонио, которому стало стыдно и скучно.

— Ни в коем случае, — отмел Миркин. — Запад нас не поймет. Мы можем рассчитывать только на свои экономические ресурсы и преимущества нашей модели социализма. Фермы на пороге посевной. В ряды партии — только достойных. Позывные субботника. Пробуждение надежд. Диалог через космос. Родине — с любовью.

— Дурак он, ваш запад, — рассердился Антонио. — Сегодня взоры, взгляды и надежды прогрессивного человечества обращены на восток, в особенности на Россию и Гонконг. Хотите, я вам подарю собаку? Помесь бульдога и фашиста, а?

— Зачем? Не надо, — очнулся Миркин, и его затуманившийся взор снова стал чистым и пустым. — Не надо собаку, вы лучше скажите, как у вас с кадрами, подбираете?

— Подбираю, — устыдился совестью Антонио, — но я ошибся. Ожидал найти расцвет красоты, а нашел упадок. Женщины и девушки, освобожденные от подневольной семейственности, оказались не очень выразительны. Из двухсот девушек я выделил два десятка. Остальные оказались дилетантками.