«Я знаю, вы скажете, что ничего сделать нельзя: нет денег, нет разрешений и мастеров». И как опытный учитель, имеющий дело не с девочками и мальчиками, а взрослыми учениками школы рабочей молодежи, убеждал: «Ваш ответ неправильный». И организовывал в конторе производственное совещание: как, при чьей поддержке и за чей счет проблему можно решить. И решалась — в каждом учреждении находился человек, который вставал на сторону необычного визитера.
В 1990-е годы он издавал журналы «Петербургские чтения», «Стебок», в 2000-е — книгу «Причуды», сборник своей прозы «Созерцатель».
Он продолжал искать истину до последнего вздоха. За месяц до смерти меня спрашивал: «А там, после смерти, есть общение?..»
Борис Иванов
Игорь Адамацкий
НАТЮРМОРТ С ЖЕНЩИНОЙ
(Повесть)
Егор говорил так долго, с такой убежденностью, так пылко и страстно, что телефонная трубка возле уха вспотела. На том конце дыхание было сначала вопрошающе-удивленным, затем взволнованно-учащенным.
— А с кем вы говорите? — услышал он наконец незнакомый женский голос и обмер: ошибся абонентом.
— Извините. — И положил трубку.
Лицо горело стыдом: признавался в любви незнакомой женщине. Возможно, она в жизни уже слышала такие слова.
Вошла сотрудница, Инесса Наумовна, с Егором делившая кабинет за столом визави, очень умная и милая особа. Она ни разу не была замужем, но вместо этого была возлюбленной режиссера Театра комедии, а после его недавней внезапной смерти стала любовницей серьезного и крупного партийного функционера. Скорее всего, об этом не знал никто, кроме Егора и ее партнеров. Все по-честному, считал он, милым умницам негоже оставаться в небрежении и без присмотра. Своих детей у нее не было, из родственников только мама и, стало быть, толпа племянников и племянниц, как это у них полагается.
В обществе «Знание» ее подопечными по профессии и статусу были художники, музыканты, актеры. Остальная гуманитарная публика имела дело с Егором, который всегда обращался к ней только по имени и отчеству.
— Что с вами? — спросила она. — Какой-то вы опешенный.
— Внезапный жар.
— От стыда или испуга?
— Сам не пойму. А что начальство говорит? — Егор перешел на другую тему. — Что-нибудь интересное?
— Да. Вам предстоит командировка в Петрозаводск. На двоих. Там есть что посмотреть. Инспекционная проверка по всем статьям. Как страна готовится к юбилею дедушки Ленина.
— А с кем?
— С любезницей вашей, Тамарой Николаевной. Кстати, для сборника она принесла свою статью по этикету.
— Помню. Еще на прошлой неделе. Сейчас разбираюсь.
— Интересно?
— Ах, не смешите, Инесса Наумовна. Само название сборника, «Советский этикет», вызывает судорогу и тошноту… Я думаю, Тамара сама справится с праздником юбилея. Она по телефону уже созвонилась и с театром, и с краеведческими музеями...
— А вы?
— Я тоже. Погуляю по городу. Поразмышляю.
— Она замужем.
— Ее муж тихо и запойно пьет. Я знаю и подумаю и об этом. Хотя для моей любви это несущественно.
— Экий вы стрекозел! А как же смертный грех? «Не возжелай жены ближнего...»
— Ах, оставьте, Инесса Наумовна, да не судимы будете. И потом я ежедневно усердно каюсь и грехи замаливаю.
— Кстати, а сами вы бывали в Мавзолее?
— Никогда. И не собираюсь.
— Что так?
— Фальшивые мощи мне претят.
* * *
Он и сам не заметил, как на душе у него потеплело. Как будто рассеянно ладонью провел по запотевшему окну и увидел не туманные рассветные улицы, набухшие сыростью, а высвеченный солнцем морозный день. Мгновение миража. А дождливое декабрьское утро блеклой полосой растекалось по бетонке, мертвенной от ртутных фонарей.
Он прислушался, как в нем что-то укладывается, неудобное и влажное, словно образовалось второе сердце, пока еще пустое и гулкое. Это от усталости, подумал он, хорошо бы выспаться.
Автобус стоял у стеклянного павильона, а молодой человек медлил выходить, пытаясь обрывками додумать тянущееся впечатление.
Водитель взглядом поймал его взгляд в зеркале, обернулся и постучал пальцем в стекло. Тогда молодой человек поднялся и, неся перед собой небольшой чемодан, быстро вышел в туманную сырость, особенно неприятную после только что оставленного тепла.
Не хватало еще простудиться, подумал он. И черт дернул меня в такую погоду отправляться в такую дурацкую поездку.
Он поставил чемодан на жирный асфальт, закурил, сигарета тотчас стала горькой от пропитавшей воздух сырости. Ясность должна быть горькой, подумал Егор. Или во всяком случае резкой. Четкой, прибавил он, определенной. Жизнь должна быть именно такой: ясной, четкой, резкой и, конечно, горькой. Хорошо бы на ночь выпить водки с крепким чаем и как следует пропотеть.
Читать дальше