Валерий Попов - Что посеешь...

Тут уж я и осознал в полной мере, что такое наслаждение от работы мысли, и понял, что большего наслаждения на земле не существует. Генетику нам читал Карпейченко — один из крупнейших тогда учёных в этой области, — а потом знаменитый американский учёный Мёллер приезжал и нам о самых своих последних открытиях в области генетики подробнейшим образом докладывал.

Мёллер, вообще, интереснейший был тип. Кроме того, что он был крупный учёный, он ещё очень интересную жизнь прожил: из Америки, из обеспеченной семьи, переехал к нам и несколько лет работал у нас, делился всем новым, что знал. Потом, когда в тридцатые годы гражданская война в Испании началась, он уехал туда, там воевал.

Ясно помню одну из первых его лекций у нас. Читал он её в Академии наук. Знаешь, где Академия наук?

— Это... на набережной, около университета?

— Правильно, — сказал дед. — И на лестнице там знаменитая мозаика, сделанная самим Ломоносовым. Изображён на ней Пётр Первый в Полтавской битве. Видал?

— Пока ещё нет, — сконфуженно сказал я. — Ну, стану вот академиком, начну в академию ходить, тогда и увижу.

— Да-а, — вздохнул дед. — Ленивы мы и нелюбопытны!

— Вовсе и нет! — обиделся я.

— Да это вовсе и не я — это один поэт сказал! — усмехнулся он.

— Ну ладно! — сурово прервал я. — Так о чём вам этот... Мёллер рассказывал?

— Он нам о генах рассказывал. И показывал диапозитивы. Что такое «диапозитивы», знаешь хотя бы?

— Случайно знаю, — ответил я.

— А что такое «гены»?

— Ну, это зародыши всего живого.

— Не совсем так. Ген — это шифр, зашифрованная информация о том, каким должно быть существо, появившееся из него. И что ни делай, как ни старайся, ген всё равно эту информацию передаст, «добьётся своего», именно то вырастет, чего «хочет ген». И главное, сам крохотный, еле-еле учёные недавно научились в самый мощный микроскоп его различать, а распоряжается самыми огромными существами. Даже — каким именно огромному слону вырасти или жирафу, распоряжается крохотный, почти невидимый ген. Представляешь, какая заложена в нём мощь, как тесно в нём информация уложена!

— А что же он... всё-таки такое?

— Ну, недавно химики установили, что он представляет собой некоторое образование нуклеиновой кислоты. Но как работают все его механизмы, учёные до сих пор спорят. Сколько лет уже занимаются им, а до сих пор всё новые и новые чудеса открывают! Недавно, например, открыли ремонтный фермент.

— Ремонтный?

— Именно. Оказывается, генам сопутствует такой фермент, который время от времени обходит всю цепочку и, если видит какие-то нарушения, сразу же делает ремонт, восстанавливает всё как надо. Как образовался этот фермент, кто заставляет его заниматься ремонтом, до сих пор непонятно. И так во всём, куда ни глянь: всё гениально, замечательно — и непонятно как! Так что всю свою жизнь можно посвятить изучению гена, и, если хоть что-то там прояснишь, имя твоё навек в историю войдёт.

— Да-a. Заманчиво! — сказал я.

— Заманчиво! — сказал дед. — Представляешь, учёный многие десятки лет занимается тем, что и не видно почти! Все так называемые нормальные люди смеются над ним: «Чем занимается этот чудак? Даже показать ничего нам не может, — видно, это всё только в ненормальном его мозгу существует. Если бы действительно делом занимался, мог бы показать!.. Вот мы можем показать, для чего мы жизнь прожили: у нас дачи, машины, стулья, столы! А у него что?» Представляешь, каким мужеством надо учёному обладать, чтобы не сломаться от этих насмешек и верить продолжать, что всё это неинтересно, что многие видят: столы, стулья, машины, а главное совсем другое — маленькая закорючка в невидимом гене, само существование которого многие отрицают. Представляешь, никто вокруг не верит, а ты веришь и день за днём продолжаешь работу! Причём большинство учёных — до самого последнего времени — так и не увидели его! Не видели, но продолжали верить, несмотря на насмешки!

— А как же они чувствовали его?

— Правильный вопрос! — воскликнул дед. — Как можно почувствовать то, чего не видно?

— По тому, что оно делает? По тому, как влияет на окружающую жизнь?!

— Молодец! — Дед даже растрогался. — Голова, оказывается, варит у тебя! Только развивать её надо, развивать!

— И кто же впервые почувствовал... ген?

— Ну, многие уже, наверное, чувствовали, что есть нечто такое, и бессознательно пользовались способностью растений — и животных — свои признаки сохранять. Но открыл существование гена Грегор Мендель. Он был монах — и в то же время очень серьёзный учёный. И вот, скрещивая на монастырском огороде красный горох и белый, он понял, что существует нечто, что сохраняет в следующем поколении родительские признаки. Что не случайно они передаются, а есть какая-то частица, заведующая этим. Великое открытие — все, казалось бы, ахнуть должны! Но никто и ухом не повёл! Настолько велико в людях стремление верить лишь в то, что известно, что увидеть и пощупать можно, а всё новое, непонятное пока — подвергать насмешкам и отрицать. Сорок лет Мендель статью об открытии им гена по разным научным журналам рассылал — и безо всякого успеха! Никто даже не удосужился задуматься. Только потом уже, после его смерти, когда много других учёных — сразу в нескольких разных местах параллельно — открыли ген, была случайно найдена в монастырской библиотеке статья Менделя, — а о нём уже и не помнил никто. И по дате под этой статьёй поняли наконец люди: вот кто был человеком, открывшим ген! Но потом множество ещё раз ген отрицался и тем, кто верил в него, приходилось суровейшие нападки выдерживать. Так что представляешь теперь, что такое учёный, каким мужеством и выдержкой должен он обладать? — Дед с сомнением посмотрел на меня.