Валерий Попов - Разбойница

В этой роскоши я просидела сутки, ожидая звонка этого деятеля, но его всё не было.

Николь прибегала как бы радостная, приносила какие-то пирожки, которыми мы и питались: вопрос о покупке сыра так и не получил разрешения и забылся.

Вдобавок непрерывно приходилось вешать лапшу на огромные уши Николь (которые при этом сильно краснели) о том, как Алекс любит её, но всё не может вырвать времени выбраться в Париж, а тем более — позвонить.

Наконец позвонил Макс:

— Мы можем встретиться?

Странный вопрос!

— Разумеется! — сдержанно ответила я.

— Тогда давай... — он тяжко задумался, — встретимся в книжном магазине «Фнак».

Замечательно! Книга — источник знаний! Книга — лучший подарок! Всем хорошим во мне я обязана исключительно книге!

— Сейчас спустишься по Рю Кутюр до метро Шаттле и доедешь на метро до остановки Рю де Ренн...

Ну а на чём же ещё должны ездить представители трудовой интеллигенции, к которой он щедро причислил и меня?

— Еду! — сказала я.

Однако погорячилась. Найти среди окружающей роскоши простое метро оказалось делом невозможным, а спрашивать и выглядеть провинциалкой не хотелось — мой белый короткий плащик отлично слился с парижской толпой, и, наоборот, ко мне обратилась на каком-то негритянском наречии в форме вопроса толстая мулатка.

Беда в том, что я сразу оказалась среди богатых антикварных магазинчиков с упоительными чашечками, чайничками и абажурчиками в витринах. Люблю роскошь — выросла в ней!

Чтобы вырваться из неё, остановила такси и, чувствуя себя настоящей парижанкой, откинулась на бархатное сиденье и закурила мою любимую тёмно-коричневую сигарку «Давидофф»! Гулять так гулять!

Мимо помпезной Гран-опера мы выехали на такой же помпезный, весь в канделябрах мост Александра Третьего — нашего, в сущности, хлопца!

Впрочем, в магазине «Фнак» царила обстановка строгой интеллектуальности — очки, трубочный табак, потертые интеллигентские пиджаки... даже не сразу различила Макса — он, как все тут, не такой уж он и потерянный!

Набрав под мышку целую пачку толстых книг (почему-то за границей принято носить книги в руках, а не в сумке — видимо, чтобы знали, кто идёт), Макс расплатился с кассиршей и подошёл ко мне. Он долго вдумчиво курил трубку, глядя на меня, но, кажется, думая о чём-то другом. Эту принятую здесь профессорскую рассеянность он разыгрывал превосходно — а у нас он даже трубку не курил! Наконец он рассеянно спросил у меня, не хочу ли я получить подарок — книгу или видеокассету.

Я сказала, что не хочу. Тогда он сказал, что взял билеты в кино и не заскочить ли нам выпить кока-колы перед сеансом куда-нибудь.

Ну, изувер! Кстати, приезжая к нам, парижане делают вид, что не выносят кока-колы, а тут она буквально на каждом углу.

Кино в тухлом зальчике в окружении таких же интеллектуалов было, к сожалению, на чешском, который я — да и они, думаю, тоже — знаем не очень, а фильм весь состоял именно из разговоров.

Но что делать? Служба!

Когда мы вышли, уже темнело и накапывал дождь. Тут он рассеянно сказал, расправляя зонтик, что, если у меня есть время (изувер!), мы можем «заскочить» к нему и выпить кофе.

Заскочим! По дороге он нудно бубнил, что с наследством Николь ничего не ясно, что у неё ещё есть сестра — незаконная, но зато известная киноактриса... Конечно! Если с наследством нелады, — какая ж свадьба?

Мы долго ехали на метро, как он сказал, в район Севастопольского бульвара — райончик оказался забубённым, арабским и абсолютно б...дским — но он, естественно, был выше этого. Квартирка его была под самой стрехой. Окна, кстати, в потолке (вот откуда у него страсть к «горизонтальным шторам», которых и здесь у него, к сожалению, не было). Зато квартирка (четыре на четыре) была настоящей «берлогой интеллектуала»: книги валялись всюду, закрытые и раскрытые, — на тахте, на простом деревенском столе, и на полу — всюду, я старалась ступать осторожно, а он с типичной простотой гения шагал прямо по ним.

Где же нам тут «приткнуться» в самом буквальном смысле этого слова? Я озиралась.

— Ради бога, прости этот бардак! — как бы сокрушённо произнес он, но на самом деле чувствовалось, что это главное, чем он гордится, — лишь для этого и привез.

Но я-то приехала не только для этого!

Всё! Хватит!

Схватив его за галстук, я его слегка придушила и повалила на себя и на тахту. Поскольку нагло раздеваться заранее в такой обстановке было немыслимо, пришлось, извиваясь, раздеваться в придавленном состоянии и раздевать его. Он лежал строго и неподвижно, как памятник, хотя, увы, обнаружились и мягкие места! Всё происходило строго и сдержанно, в позе, которая называется среди специалистов «прямой русский», но которую только лишь и могут позволить себе мыслящие, принципиальные люди! — без всяких там вывертов и штучек-дрючек.