Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

Но и мне тоже надо немного пошевелиться, дать Ему шанс пойти навстречу. Минута, быть может, осталась! Спустился на пролет вниз, и вот — чудо! Стоит почти полный, чуть надорванный мешок цемента. Услышал! «Погиб!» — вдруг глухой, страшный голос во мне... Почему погиб-то? Я нормально живу, ничего не требую: один только раз, в виде исключения? Глянул в окно... Хорошо там, даже солнышко! Вбежал домой, звонко выхватил таз. Спустился вниз, натрусил в него цемента, снова в ванную, водички подлил. Замешалось! Вышел на площадку, стал швырять с размаху сочные жмени в дыру... лепятся! Выпукло налепил, с запасом, стал придавливать ребром доски, которая тут же на площадке валялась. Заметил: когда рука что-то просит, страстно вытягиваясь, скажем, во тьму кладовки, — тут же желанный предмет сам образуется, идет в руку, как этот вот кусок доски, справный мастерок! Отлично! Залюбовался гладкой, сочной поверхностью. Счастье. Цемент, оказывается, такое умиротворяющее существо: когда его лепишь, потом старательно размазываешь, разглаживаешь, прикусив язык, настроение сразу успокаивается, улучшается, достигает ликованья... От тяк! Склонив голову, залюбовался... Впрочем, любоваться тут некогда, скоро дочурка приедет, а потом и Кир с машиной... День переезда!

Вернулся в квартиру, осторожно защелкнул замок — чтобы никто ни о чем не догадался, отнес тазик в ванную, беззвучно поставил — и в прихожей, ожидаючи, сел — чтобы сердце не билось, успокоилось. Какие волнения, стрессы? У нас все в порядке! Брякнул звонок.

— Откроешь? — крикнула с кухни жена.

— Открою! — кинулся открывать.

Стоит, смущенно сутулясь, дочурка, на голову выше последней зарубки на двери.

Жена, всплеснув ладошками, наконец-то выскочила. Обнялись.

— Ну, так мы едем или не едем? — Дочь поставила в прихожей неказистый бабкин чемодан.

— Едем, едем! — радостно закричали мы оба.

— Сейчас Кир заедет с машиной, — солидно добавил я. — Укладывайтесь пока!

Стали все выкидывать из шкафов на кровати. Звонок. Кир появился: точно, как обещал!

— Ну? Вы готовы?

— Минутку! Давай на кухне посидим!

Пожал плечом: да, необязательные вы люди!

— Сейчас! Пошли! — Буквально затащил его в кухню, стал метать угощение, чтобы, не дай бог, не обиделся и не убег!

— Вот! — гордо поставил блюдо.

— Опять твои любимые креветки? — с легким упреком говорит.

— Ну почему сразу — «любимые»? Мы просто дружим!

— Мама!.. Ты опять? — Дочуркин бас из комнаты.

Да, умеет Кир вовремя появиться! Впрочем, ты же сам его зазвал — сегодня по крайней мере... а у нас — каждый день «сегодня»!

— Ну как дела? — спрашиваю бодро.

— Должен, к сожалению, тебя огорчить.

Ну огорчай, раз должен. Давай!

— Статья, которую ты для нас сделал, нам не подошла!

Не подошла?.. Вот и хорошо. Так оно и задумано. Еще один способ моего унижения: заказывает мне статьи на острые политические темы, которые при здравом уме и даже остатках совести написать невозможно. Однако — пишутся и жадно читаются. Когда добро бьет зло — это прекрасно. Когда зло бьет добро — это ужасно, но естественно. Но когда зло бьет зло с помощью возвышенной и благородной правды — это невыносимо. Но именно это почему-то сейчас высшим классом журналистики считают. Вот где самые благородные сейчас пасутся, и Кир — из первых. Имя сделал себе. Нет, никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтоб сделаться таким благородным, как он!.. А он что думал — у меня получится? Не такой я человек! А он — пусть гордится! Все-таки друг.

— Я... боюсь! — признался Киру.

Для него это признание — чистый елей. А сказать, что гораздо раньше испуга отвращение меня охватывает, — это неблагородно. Благородно — как он! Поэтому и в мэрии сейчас работает, ведает Словом. Тем, что правители с городом говорят.

Недавно козырек над входом в метро обвалился — пять тонн бетона. Нескольких убило, многих изувечило. Что сказать? Начальство смотрит на Кира, и он выдает: «Разрушишь церковь — пожнешь кровь!»

В том смысле, что не надо было разрушать церковь и строить метро... Будто сам он этим метро сто раз не пользовался!.. Церковь на этом месте ему подай, благородному. А так — кровь! Немножко не ясно, правда, почему абсолютно случайные люди должны отвечать — жизнью своей — за чей-то грех? Но — звучит благородно: «Разрушишь церковь — пожнешь кровь!» На Бога, безответного, групповое убийство повесили, перемешали его с некачественным цементом, что пошел на козырек. Но — все благородно. Кир сказал. И начальство — благородное, которое это озвучило: Бога чтит! А кровь — за грехи коммунистов. Непонятно, правда, кто выбрал жертв... Да, никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтобы сделаться таким благородным, как он! Ужас победы.