Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

— Выйдем-ка! — Гера нетерпеливо говорит.

Вышли в холодные сени.

— Ну что... нравится она тебе? — спрашивает, заранее с угрозой.

Чувствуется — не понравятся ему оба ответа.

— Мм-мда! Нравится!

И тут же искры у меня из глаз полетели — страшный удар!

Такой, чувствуется, человек. Не терпит неправды. За правду, видимо, всю жизнь и сидел. Но правда, думаю, его тоже бы не порадовала.

Держась за стеночку, я поднялся. Ну что... экспертизу можно считать законченной?

Оделся, вышел. Гера, осерчав на мою лживость, даже не провожал. К вокзалу я словно слепой шел, закинув голову, прижимая к переносице снег. Ну что? Долг свой выполнил. До обратного поезда еще сутки. В вокзальном туалете провел их. Смотрел в тусклое, зеленое, облупленное зеркало. Вот она, морда добра! Но по сравнению с той отбивной, что Гера мне сделал в прошлый раз, — это уже здорово, большой сдвиг. То есть ничего не сделал почти, по его меркам. Так, глядишь, и человеком станет!

И вот уже на поезд я шел, а мысль глодала: на хрена я приезжал? Ну, исполнил свой моральный долг... как понимал его Гера, — а еще? Что-то должно быть еще — у меня-то? И когда по платформе уже шел, на вокзал оглядываясь, вспыхнуло: Спиртозаводск! В действительности город немного иначе назывался. Не зря съездил. Спиртозаводск!

Входя в прихожую, загрохотал пустыми бутылками. Та-ак! Жена лежала, распластанная, поверх одеяла, почти уже прозрачная.

— Я не могу жить без Насти! — зарыдала.

— А без этого? — поднял бутылку с тумбочки. — Можешь?

Упала ничком. Хотел я метнуться в ванную — но там кто-то был. Булькал солидно. Дверь распахнулась. Кир появился как немой упрек.

— Если так продолжится, — проговорил он сухо, — она скоро исчезнет! Совсем!

Проводил Кира до метро, шел обратно. Какой-то желтый желвак в тучах прорезался. Вскинул голову туда.

— Послушай... Клянусь! Никогда больше ничего не попрошу у Тебя! Только спаси ее! Помоги!

Огляделся — кругом мусор, грязь, коробки после торговли... увидел старинный люк с чугунной молнией, опустился на одно колено.

— Вот видишь? Стою! И прошу Тебя!! Клянусь, больше не встретимся! Ни по какому поводу! Единственный раз! Честно!.. Буквы? Возвращаю Тебе! Без них обойдусь! Теперь веришь? Спаси ее!

Приближались, галдя, какие-то горцы, я быстро с колена встал, прошел мимо них и еще раз торопливо на колено припал.

Чувствовал — зацепилось, а?! Домой ворвался. Жена, приподнявшись, мутно глядела на меня. Я снова глянул вверх:

— Ну... договорились?

Ворвался в свой подпол — там все гуртом на меня накинулись: Узеев, Мхбрах, Пужной, Маша Котофеева с ребенком, Канистров, Умыцкий, граф Поскотини, доктор Ядоха, Вадим Сопло, Соватти, Блукаев, Аев, Кумстон, Металлиди, Горихвост... Что делать? — у всех вопрос.

Всё! Прощайте! Покидал все тяжелые буквы в чемодан, доволок до выхода! Все! Снова на небо глянул — вот!.. Отдаю! Только спаси ее.

Оставляя черную метку по снегу, до помойки доволок. Кинул в уголок. Уходя, пару раз обернулся. И все! Глянул наверх: доволен? Больше у меня ничего нет.

Теперь каждое утро долго лежу. Спешить некуда.

— Ты спишь, что ли, или притворяешься?

Ее голос. Сиплый, грубый стал. Теперь, когда с утра выпивает, уже не веселая, а злая! Что же Он там решил?

— Хотя бы помойку выкинь. На это ты способен, надеюсь?

При слове «помойка» сердце сладко забилось. Как они там — буквочки мои? Да поди уж, наверное, украли красавиц моих!

Вон как дверью жахнула! Ожила? Зато я умер.

Поднялся. Схватил целлофановый мешок, набитый мусором. Хорошо, что хоть мусор пока есть, — скоро и он кончится. До помойки добрел. С размаху мешок в бак зашвырнул. В нем бутылки брякнули, замаскированные шелухой.

Сердце оборвалось... Все напрасно? И чемодан вон с буквами стоит, не нужный никому! Ничего не вышло.

Опустился в помойное кресло в стиле рококо, с торчащей щетиной. Вот так. Здесь буду теперь. Король помойки. Уютное, в сущности, местечко: такой домик из кирпичиков баки окружает, правда без крыши. Комары вдруг налетели, вражеские парашютисты, — несмотря на снег. Но нас не запугаешь!

Старушка с ведрышком подошла — из моих, значит, подданных? Постучала ведрышком по баку и — ко мне:

— Ты сочинитель, что ли?

Вот она, слава! Знает народ!

— А что? — гордо спрашиваю.

— Написал бы ты про них, супостатов!

— Про всех?

Мне одного Геры хватило — желвак теперь на всю жизнь.

— Да хотя б про местных! — вдруг засмеялась.

Это не мой масштаб!

— Вон стояк водопроводный голый у нас! Утепление-то сгорело, и как зима — вода замерзает! Говно нечем смывать!