Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

И вот — за поворотом, над зарослями колючего кустарника — купол! Это же церковь моя, где я крестился!

— Узнал? — Кир улыбнулся.

— Конечно!

Едкие слезы потекли. Вспомнил вдруг идущее с неба холодное крестообразное дуновение в лоб. Где оно?.. Со мной, конечно, где же еще?

Поднимаемся серпантином в горы, все выше. «На рыхлом оползневом склоне, — Кир показывает, — деревца насадили. Все люди вышли как один в надежде на новое будущее! «Остановим оползень старой жизни!» — такое настроение было у всех! И смотри, деревца еще тоненькие, а оползень держат, не дают засыпать новую жизнь! ППП. «Парк переходного периода» — все жители чуть насмешливо, но ласково этот склон называют. А при прежнем, реакционном, режиме обвалилось бы все!»

Объехали гору, и — знакомые ворота! Только теперь тут вместо вывески «Санаторий “Горный воздух” Управления делами ЦК КПСС» другая совсем: «Центр Духовного Возрождения»! Вот так!

Архангел Петр в пятнистой робе открывает ворота... Въезжаем! И от знакомого палаццо с витыми колоннами, изрядно уже одряхлевшего, бегут, радостно подпрыгивая... Соня! Жоз! МБЧ! Обнялись.

«Жизнь вернулась так же беспричинно, как когда-то странно прервалась»!

— Ну, отдыхай! — МБЧ наконец оторвался от меня, жадно разглядывал. — Герой. Герой!.. Через час совещание.

Кир по железной винтовой лестнице меня в светелку отвел. Три окна: два на гору, одно вниз, на море.

— Ну давай. Какую берешь койку?

— А вторая — твоя?

— Нет, к счастью. Ну давай!

— Да-а. Бедновато. — Я огляделся.

— Тебе все «бедновато»! — Кир улыбнулся. На самом деле я — ликовал!

Он вышел. Я развесил в шкафу свои пожитки, прилег на койке у окна.

Освещенная зарей, гора нависала. Но нас этим не запугаешь! Наверху, на самой седловине, ретранслятор поставлен, как ящер на задних лапах, весь покрытый чешуей тарелок! Будем вещать!

Для чего сюда меня вызвали? Помню, я так же вот, в минуту отчаяния, в Москву поехал, решил узнать у тамошних умников — как жить? И что же ты думаешь? Все набились в мой номер, жадно чего-то ждали от меня! Вот так. Сладко потянулся. Поглядел на часы. Сколько еще до совещания-то?

Настораживает немножко, конечно, что МБЧ главный здесь — но вроде бы он угомонился после Вашингтона и того монастыря, где он на коленях за бабой бегал? Архангел, видать, все же победил в нем дьявола... Не зря международные фонды столько денег в него вбухали! Кроток! Перевоспитали хотя бы одного — но зато какого!

Кир, конечно же, будет доставать своим благородством... и моим. Но это нормально!

О чем же, интересно, совещание, раз тут теперь «Центр Духовного Возрождения»? Ну ясно, об этом и пойдет. Говоришь — знаешь что-то? Во всяком случае, в Вашингтоне тогда обещал, говорил, что все у нас замечательно. Что? Почесался. Духовная благодать — вот что главное! И это у нас есть, надо только ее увидеть, а для этого — смотреть.

Бодро пошел на совещание. Все уже собрались. Причем настолько все, что некоторые тут даже лишними мне показались, на старинных резных креслах, с ножками такими же витыми, как и колонны террасы, сидели, кроме моих друзей, еще какие-то смутно знакомые мне люди. И смутность та была какой-то неуютной: не этих людей я хотел бы тут видеть, как-то не монтируются они с теми светлыми надеждами, которые я тут испытывал — раньше и теперь. Но других людей, видимо, нет — только такие. Золотые кирпичи не будут выданы никогда — строй из тех, что есть!

Вот этот статный, даже дородный, в простонародной расшитой косоворотке — ведь это Ездунов, бывший секретарь крайкома, которого Жоз в свое время своеобразно приветствовал, за что поплатился — вылетел из футбола... Ездунов нужен здесь? Говорят, идет в губернаторы — сидит тут, впрочем, в шестерках, у подножия шикарного стола, за которым единолично восседает МБЧ. Из этого ясно следует, что «Горное гнездо», то есть теперь, тьфу, «Центр Духовного Возрождения», более важными делами ведает, чем местные делишки, и Ездунов — это так, городничий, для поддержания порядка.

Другой больше беспокоит меня — вот этот чубатый, смутно и неприятно знакомый... откуда он? Просто сияя приветствовал меня и, если бы не начавшееся совещание, наверняка кинулся бы целовать. Лицо мое вдруг дико зачесалось. К чему бы это? Явно он имеет какое-то отношение к моему лицу. Я спрятался в тень между двух окон.

— Ну? — МБЧ строго глянул на Ездунова. — Как идет реставрация?

— Солею подняли, Марат Иваныч, а на алтарь цемента уже нет.