Валерий Попов - Тетрада Фалло

— Ну!.. — Отец шлепнул ладонями по коленям, показывая как бы, что ему надо куда-то бежать. Хотя бежать на самом деле пора нам.

Но Изергина — тоже непроста. Тоже из этой партийной школы. Вдруг «вспомнила», с беспокойством на меня посмотрела.

— Мариночка! А...

Уже надеялась я, что без этого «а» обойдется и все как раньше останется... Но нет. Не останется. Перемены — неотвратимы. Особенно ясно я это здесь поняла.

— ...еще один маленький вопрос. — Изергина почему-то на меня смотрела. Эта не отцепится!

— Что такое, доча? — Папа тут взволновался, в основном как бы за меня.

Тут Изергина, видно, решила, что достаточно использовала меня, пора уже форсировать события.

— Еще одно последствие... нашего бедственного положения, — горестно глянув на папу, вздохнула она. — Речь идет... об иностранном усыновлении детей из нашего интерната. Сами видите — порой даже хлеба нет!

При этом, кратко вздохнув, они с отцом глянули на Горбачева. Спелись! Впрочем, уже давно. Слышала я, в училище еще, что у папы с Изергиной было что-то. Давно. Идейная близость явно осталась.

— О-хо-хо! Времена! — простонал папашка.

Да неплохие, думается, для них времена, на самом-то деле!

— Вы-то, я думаю, заинтересованы? — усмехнулся батя.

— Ну... обещают некоторую помощь, — скромно проговорила Изергина.

— А шо про меня скажут земляки-то? — Батя перешел на просторечие, что бывало с ним, когда он особенно хитрил. — Шо детишек наших за рубеж продаю? А у меня ж скоро выборы!

— Ну, несомненно... все это будет делаться с вашим участием! — пропела она. — И думаю, благородная ваша роль будет отражена!

— Да знаю я. — Он дернул на столе какую-то папку. — Прислали тут!

Всегда он все знает!.. Все?

Он что-то очень долго молчал, потом произнес вдруг:

— А у нас... вылечить нельзя?

Неужели все знает?

— К сожалению, — сказала Изергина. — Вы, наверное, знаете... Ксении Троицкой, сироте... названной в честь нашего города, — лучезарно улыбнулась она. Отец склонил голову с пониманием. — ...была сделана операция на сердце американским хирургом. Но — предварительная, не окончательная. Полноценной жизни не будет после нее. А для окончательной, увы! — Она развела руками. — К счастью, — снова расцвела она, — американский хирург настолько привязался к этой девочке, что теперь жаждет ее удочерить!.. Но все, конечно, зависит от нашего с вами согласия! — вспомнив, видимо, о партийной дисциплине, строго закончила она.

— Но там, наверное, куча бумаг? — произнес папа задумчиво. — И потом, родители ее не возникнут? — Тут он посмотрел почему-то на меня.

— Не возникнут, — проговорила Изергина.

— А что, они... известны? — спросил он.

Изергина с отцом как-то переглянулись.

— Пока никто не объявлялся, — сухо проговорила Изергина.

— А вдруг объявятся — в самый неподходящий момент? — произнес папа.

Я вдруг почувствовала, что куда-то улетаю, слышу и вижу это откуда-то очень издалека. Такое я замечала еще в детстве: все слышишь словно сквозь воду, и самый простой разговор вдруг кажется таинственным и даже страшным.

— Ну хорошо. Держим под контролем! — произнес отец.

Вода как бы вдруг вытекла из моих ушей, теперь я все слышала так же, как перед этим, и даже еще громче и как-то... звонче.

Вместе с отцом, обнимающим нас за плечи, мы вышли в приемную. Там при его появлении вскочили на ноги сразу несколько ожидающих — все какие-то холеные, уверенные, нагловатые.

— Пал Петрович... Пал Петрович! — почтительно, но с какой-то ноткой фамильярности загомонили они.

Да, интересные тут дела!

Зоя Игнатьевна наконец-то узнала меня:

— Ой, Мариночка! Как вы... повзрослели! Я даже сразу не узнала вас!

Опять вернулось странное состояние — казалось, я вижу это словно во сне...

А сон в эту ночь приснился, наоборот, какой-то реальный. Кусок моей жизни? Из будущего? Да нет, скорее из прошлого. Но почему-то забытого мной... вырванного из жизни. Я вспомнила, что несколько раз уже была в этом сне, но наутро испуганно отгоняла его. Я зябну, вся моя нижняя часть оголена.

Я чувствую за бесстыдно поднятыми моими ногами плещущую воду в каком-то корыте. И чувство это вдруг подтверждается: чья-то маленькая ладошка звонко шлепает по воде, до меня долетают брызги, и моя нежная кожа вздрагивает.

«О! — доносится до меня знакомый голос молодой врачихи. — Пловчихой будет!»

В тумане, застилающем взор, смутно проступает высокое сводчатое окно, верхняя его часть — круглый цветок из зеленых и красных стеклышек...