Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

— Специально заказал! — Камиль поднял грязный палец.

— Что заказал?

— Увидишь! — почти грозно ответил он.

Напротив нашего помоста стоял компрессор, труба выхрюкивала выхлоп прямо на нас. Видимо, это входило в ритуал. Помню, в Кавголово, где катались на лыжах, мы специально не чинили печку, чтобы был легкий угар — в сочетании с вином это давало необыкновенный эффект.

Чайханщик с поклоном подал на огромном блюде манты — шлепающие сочные пельмени с душистыми травками.

— По всем правилам, с курдючным жиром — только здесь делают! — воскликнул Камиль.

Конечно, он уважал свою работу, считал, что делает ее хорошо, и главное в ней для него, ясно, — здесь! Мы, чавкая, стали есть. Жир стекал по подбородку. Ляля взяла одну «мантину» и отошла от навеса — позагорать. Умная женщина. Я мог, конечно же, извиниться, объяснить, что в смысле комфорта она заслуживала и большего, но конкретно для меня — автобаза идеальна!

— Как работается? — властно спросил Камиль.

За его гостеприимство я решил, как мог, порадовать его — ведь он приехал мешать?

— Плохо! — отрубил я.

Он удовлетворенно кивнул, распахнул наконец свой раскаленный портфель и стал выставлять пузатые зеленые бутылки, одну за другой. Вот это уже неплохо! Уже, наверное, с полчаса я кидал отчаянные взгляды на тот портфель: нагревается же, убери с солнцепека! Но сказать не решался: кто мне, интересно, сообщил, что там водка? Ведь там могли бы находиться и книги — у редактора-то. Не удержавшись, я потрогал бутылки. Так оно и есть: почти сварились. Ну что ж! В давние наши гулянья с местным другом Артуром (и Котом, который, кстати, нас и познакомил!) наша любимая присказка была: «Водка должна быть холодная, а женщина теплая!» Потом, когда мы впадали в маразм, убеждения менялись: «Водка должна быть теплая, а баба — холодная!» Соответствует.

По местному обычаю разлили в пиалы. Выпили.

— Не пиши! — вдруг выдохнул он.

— Что «не пиши»? — я был ошарашен.

— Об Османове не пиши!

Вот так редактор! Если бы я жаждал писать об Османове — был бы возмущен до глубины души.

— Почему? — только выбулькнул я.

— Потому что не знаешь! — он набрал силу и решимость. — Что ты знаешь о нем?

— Ничего.

— Вот именно. Я тебя и привез в самое лучшее место, потому что уважаю. Если б этот вертопрах поехал (догадался все-таки), разговаривать бы не стал. А ты серьезный. Как писать можно, не зная ничего? Это Мостричу вашему все равно, на какой пробор причесать — налево, направо, — но у тебя ж совесть есть!

— Есть! — пытаясь приподняться, пробулькал я.

— А он город выстроил! Сплошной мрамор! Кто-нибудь другой смог бы это?

— Н-нет! — я уверенно качнул головой.

— То-то! — кивнул Камиль. — Ну, давай!

Мы приняли еще по пиале. Камиль вдруг подкатился ко мне, прильнул губами к уху:

— А потом — он же дурак был!

— Как? — я в испуге откатился.

— Так. — Камиль уверенно кивнул. — Я же с детства его знал. С моего детства. Дурак! Часто заходил к нам во двор — с родителями моими дружил, из одного рода мы! — это было сказано гордо. — И сколько раз приходил, столько спрашивал: «Как учишься? Учись хорошо!» Причем одно и то же говорил, когда мне три года было, — где я мог учиться, и когда тринадцать... Дурак! Ну, будешь писать?

— Нет! — твердо ответил я.

— Хороший человек!

Он сделал чайханщику какой-то знак. Все бы редакторы были такими! Мы осушили еще по пиалушке. Но дело не в этом. Выпили немного, можно сказать, что свои принципы (в данном вопросе) я даже не пропил, а проел. Да их и не было, к счастью. Это у Моти принципов навалом, а у меня мало. Я погрузился в блаженство. Камиль, удовлетворенный победой, закрыл глаза. Вдруг компрессор прервал грохот, а вместе с ними удушливую струю. Вот теперь тут действительно замечательно!

Подошла Ляля, уже осмотревшая по нескольку раз все достопримечательности в округе. Мы с Камилем лежали, булькая, как два бурдюка.

— Работаете?

— Да! — с достоинством выговорил я, пытаясь встать.

Чтобы слегка размяться, освежиться, мы с Лялей пошли по близлежащим холмам.

— Ослик! — радостно закричал я.

Ляля со вздохом повернула обратно. Камиль уже снова сидел на помосте, и чайханщик гордо демонстрировал ему огромные колбасы, свисающие через край таза... Символика была откровенной.

— Казы! — подтвердил наши ассоциации Камиль. — Из чувственной молодой кобылки мясо прокручивается! — после того как он сделал важное дело, зарубил вредную книгу, его потянуло к порокам. — Жена мне говорит: когда казы с друзьями кушаешь — домой лучше не приходи, опять всю ночь мучить будешь! — Камиль гордо улыбнулся.