Валерий Попов - Сон, похожий на жизнь [Повести и рассказы]

— Римма, — прошептал я. — Звали, — мужественно добавил.

— Ладно! — как настоящий друг, решил он. — Приезжай к нам на рудник, бабу мы тебе подберем.

Самым дорогим поделился!

После этого казалось вовсе не важным, что по платформе к нам приближались милиционеры, одетые несколько ярче обычного. Галлюцинация? К стыду своему, я не знал, что именно так выглядит элитнейшее подразделение МВД — железнодорожная милиция.

— Встать!

Пека не пошевелился. Ну и я, как он! Надеюсь, потом этот эпизод мы вычеркнем из сценария... и лучше бы не потом, а прямо сейчас. В отличие от нас, старый узбек проявил удивительную подвижность — бросил ковш в цистерну и скрылся в ней сам, захлопнувшись крышкой. Все! Полная безжизненность. Нам бы лучше тоже окаменеть... Все бы обошлось: амбал в форме миролюбиво сказал:

— Кыш отсюда!

— Потише! Между прочим, тут стихи читают! — заносчиво произнес Пека. Пот меня прошиб! Разволновался я больше не из-за того, что нас скрутят, скорее потому, что вирши мои были впервые названы стихами!

— Да это не стихи... так, заготовки, — взволнованно забормотал я, вытирая пот, словно передо мной стоял верховный литературный жрец, а не рядовой милиции. — Дорабатывать надо!

— У нас доработаешь, — все еще добродушно произнес он. — Поднимайся!

И обошлось бы без синяков.

— Пшел вон! — процедил Пека.

И понеслось!

Помню лишь: был момент, когда я был повержен и стиснут, а он, напротив, победно парил.

— Беги! — крикнул я ему. Он лишь гордо рассмеялся.

Несколько мгновений спустя (я бы мгновения эти вычеркнул из жизни) прогрохотал засов. Узкие сиденья у самой стены, озаренные почему-то синим светом. Не то что лечь — даже сидеть можно только по стойке «смирно».

— Прям как в кабинетике моем, восьмисот метров под землей! — Разглядывая это суровое, на мой взгляд, помещение, Пека умилился и даже пустил слезу. — Такого же объема, тык-в-тык, выемка в породе, столик стоит, стул! — Пека шумно всхлипнул, утер щеку. Лично я никакого стула и столика тут не видел, поэтому Пекина слезливость раздражала меня. — ...Лампочка шахтерская, графики, чертежи! За стулом — четыре шахтерских лампочки — ж..у греть! — вздыхал так, словно кто-то насильно его от всего этого оторвал!

— Не наблюдаю тут никаких стульев, — сухо произнес я. — Все! Давай рассказывай. Время у нас, похоже, есть.

— Так чего рассказывать? — продолжал всхлипывать.

Да. Трудный клиент.

— А ты забыл, что ли, почему мы... здесь? — чуть было, сдерживая раздражение, не закончил фразу так. Но — раздражаться еще рано, похоже. Все еще впереди. — Почему мы... вместе? — закруглил фразу так.

— Так прямо здесь, что ль, рассказывать?

— А что? Плохое место?

— Не. Место нормальное.

— Ну так давай.

Я глянул на дверку: не будут ли отвлекать?

— Поселок наш называется Пьяная Гора.

Название заменим.

— Как бы покачнувшись гора стоит. Вроде подгулявши слегка. Ну и жизнь соответствует...

Даже я уже чувствую влияние горы.

— Ну край. Конец света! Доскакали, однако, наши казаки.

— Так ты еще и казак?

— А то!

Дополнительная нагрузка.

— Продолжай.

— Местные их «ласково» встретили — заруба страшная была! «Покорение Сибири Ермаком» — детская сказка! Но кордоны поставили, так и стоят, теперь только называются «воинские части».

— Понимаю.

— Ну, и лагеря.

Как же без этого.

— Батя мой всю войну отлетал, сбили, с концлагеря в партизаны бежал. Вернулся — ясное дело, в лагерь! В наш. В родные места, где и детство провел...

Идиллия!

— Стоп. Про батю не надо пока.

С батей его мы запутаемся окончательно.

— Про себя давай.

— Погодь! Я не родился еще...

С ним, похоже, намаешься.

— Вышел батя — лишь в кочегарку взяли его, в воинской части... Боевой летчик!

Да, это несправедливо. Записал.

— Ну, дочь командира части подкадрил, в кочегарку к нему бегала. Короче — не утратил точность стрельбы!

Да. Как обиженный он уже не проходит: сломал чистоту жанра! Так и знал, что с батей запутаемся мы.

— Командир части их выгнал. Ну, в смысле батю с работы, дочь из дому!

Да. Удачный брак. Хуже не придумаешь. И это, похоже, характерная их линия жизни.

— В таком «Шанхае» жили, за занавеской. Часть за оградой стояла. А тут вольное поселение — домики из чего было лепили. Фанера, железо ржавое — на наш климат не так чтобы грело. Батя валенки валял. Ну — тут и я подоспел... валенок незапланированный. Жильцы в основном — из лагеря вышедшие, которым на Большую землю разрешения не было.