Валерий Попов - Сон, похожий на жизнь [Повести и рассказы]

Как это меня распознают с ходу? Даже на кладбище не свой!

— Но она ж сказала мне: «рада».

— Это имя ее. Ну... — Пека даже с какой-то радостью на руки поплевал, видимо, давно не работал. И лопаты наши вонзились в землю! Правда, вонзилась в основном его.

— Темпо, темпо! — все глубже в могилу уходил. — Нарисуем! — бодрый со дна его крик...

— Ну хорош, вылезай!

Но вылезать не хотелось. Сколько дней я уже тут? Пека протянул мне вниз дружескую лопату — и я с трудом вылез по ней. А Пека спрыгнул — уже для мастерской, так сказать, работы.

— Седьмая! Наша! Красавица! — Пека любовно, как для себя, стены пообтесал, пообрубал корни. — Ну... наверное, подошли они.

— Кто?

— Да Рада обещала на нашу богатеньких подогнать.

Пока я отдыхивался на краю — он вернулся довольный.

— Отличные коты! Кстати — знаешь ты их.

Этого только не хватало!

— Ланской.

— Как — сам?

Когда он успел? Сколько мы уже тут времени?

— В смысле, мать его.

О ужас!.. А ты думал — тебя здесь радости ждут?

— В смысле, сестра ее.

— Клава?!

— Откуда ты знаешь ее?

Пека, однако, начеку. Мышь не проскочит. Пришлось скорбно промолчать.

Трудно было в контору входить. Ланская наверняка надеется, что я денно и нощно думаю, как ее героиню спасти, а я тут деньги лопатой гребу!

Всю жесткость Пека на себя взял. Гуня, конечно, нас презирал, когда Пека цену назвал... Коллеге! Единомышленнику! Высшее общество, прощай!

— Специфика производства, — Пека пояснил. К удивлению моему, они ему с благодарностью руку жали. Кладбищенский царь оказался, видимо, не так жесток.

Специфика производства проявилась еще в том, что на «ответственное захоронение» мы явились сильно выпимши. А как же иначе? Шесть «объектов» перед этим сдавали, говоря строго научным языком. Потом тут же организуют тризну. Попробуй обидь! Мы с Пекой мужественно поддерживали друг друга, когда шли... Два друга «из-под земли».

«Наверняка ведь и Инна будет!» — ужас одолевал.

Инна нас не заметила. Сделала вид. А на кого ей смотреть? Больше они с Радой мерились взглядами, мерцая бриллиантами. Для хозяйки нашей — выход в свет. «Что за неуместная роскошь?» — взгляд каждой из них говорил. Балерина не узнала меня. Или не захотела? Надо будет ее взорвать в нашем фильме! Как бы вниз не упасть! И мы стояли, как невидимки. Невидимки и есть! Мне кажется, нас тут не уважают. Гуня вроде вежливо с нами поздоровался... но на поминки не пригласил.

Потом с новыми коллегами выпили. Потом Пека пошел Инне звонить. Вернулся убитый.

— «Никто больше не умер у нас, в ваших услугах не нуждаемся!»

Вот так!

Пустят ли в общежитие? Вид такой у нас, словно нас самих только что вырыли из-под земли. Что комендантша? Признает ли? На кинематографистов мы мало похожи.

— Вас ждет приличный молодой человек.

— Не может быть! — мы радостно встрепенулись.

Ланской, во всем блеске!

— Если не трудно, уделите мне минуту...

— Могем.

— Я умею быть благодарным, — взволнованно Гуня произнес. — И не намерен оставаться в долгу за то, что вы сделали для нас с мамой. — Гуня сглотнул. — Могу предложить вам обоим работу в Министерстве экономики.

— А почему не кинематографии? — я капризно спросил.

Гуня скромно развел руками: что могу.

— Должности, конечно, не слишком высокие, но возможен рост.

Душевный мужик! Или это Инна старается, сердешная, переживает за резкость свою?

Глянул на Пеку — как?

— Нет! — прохрипел Пека. — Меня мои зэки ждут.

Гуня перевел взгляд на меня.

— И меня ждут... его зэки, — прохрипел я.

Заскрипел пол.

— Ты чего?

— Да собираюсь тут.

Я окаменел.

— Один, похоже, остался аргумент, — произнес он с тяжелым вздохом.

Зато аргумент этот всегда с собой!

— Так ночь же, — пролепетал я.

— Самое время.

Грузно ступая, ушел. На тяжкий труд. Часа три я метался... правда, не вставал... Заскрипела дверка.

— Ну что, поговорили? — пролепетал я.

— Это вы только разговаривать мастера! — усмехнулся он. Откуда, интересно, у него такая информация?

— Все! — под утро Пека произнес. — Как Кузьмин вернется — к нему пойдем!

О моей роли я, кажется, догадываюсь.

— Так ты женишься... все же?

Это «все же» я зря сказал — довольно злобно он на меня глянул.

— Я горняк!

Горняки, видимо, сразу женятся, чуть что! Жалко, что я не горняк и не имею столь твердых убеждений... упускаю шанс!

Мы долго маялись, пытались уснуть, и вдруг дверка распахнулась — и мы зажмурились от хлынувшего солнца.