Валерий Попов - Излишняя виртуозность [Сборник]

— Та-ак!

Я выдернула факс из аппарата, вызывающе стуча каблуками и развратно шевеля бедрами, вошла к нему в кабинет и пристукнула бумажку к столу:

— Приезжают!

Он весь мучительно перекривился. Ничего более отвратительного для него быть не могло, хотя он так к этому стремился... Но раз мы начали что-то — надо продолжать.

Помню, как я вышла на балкон (в Ташкенте) и пальцем поманила его к себе, греющегося на лёгком южном декабрьском солнце... Он ошалело вскочил, обрадованно заметался, схватил рубашку, после снова кинул ее на шезлонг, махнул на неё рукой: совсем очумел, старый дурак! — и на своих коротких мохнатых ножках пошел ко мне, счастливо улыбаясь.

Наивно решил, что я «в буднях великих строек» урвала минутку для личного и вспомнила о нем!

Улыбаясь, утирая счастливый пот (всё-таки рубашкой!), он шёл ко мне по балкону — и таким, растерянно счастливым, он и запомнился мне навсегда!

Потом было возвращение в Питер, мокрый снег, но та секунда счастья на тёплом балконе была! Улыбаясь, я смотрела, как он приближается...

То были недолгих две секунды, когда одновременно были счастливы и отец, и сын. Потом...

Потом он вошёл ко мне в тёмную спальню с откинутым, смятым одеялом, с простыней, от засохшей спермы ставшей уже как кровельное железо — ставь к стенке, будет стоять... Он растерянно моргал, попав с яркого солнца в тёмную пучину разврата, куда, кстати, он же меня и вверг, но теперь стоял, наивно улыбаясь, доверчиво протягивая ручонки: «Ну, здравствуй!»

— Вынь вату из уха! — крикнула я.

Лицо его перекосилось недоумением, он вытянул гнойный тампончик из уха... прислушался... и лицо его снова озарилось счастьем, хотя уже абсолютно другим: из ванной доносилось пение!

Счастливый, ублаженный, а заодно, кстати, и помывшийся, Максим пел, вернее, орал!

Последнюю фразу он выкрикнул просто с ликованием! Эту трагическую русскую песню он исполнял удивительно фальшиво (что, наверное, плохо?), но замечательно бодро (что, наверное, хорошо?) Для счастливого-то отца, который наконец-то увидел (услышал), что сын его стал настоящим мужчиной!

Александр уставился на меня.

— Стараемся! — скромно проговорила я.

По его лицу, и без того зверски изборожденному жизнью, катились сейчас просто волны — волна счастья смывалась волной ненависти (почему-то исключительно в мой адрес). Наблюдать его в эти секунды было большой радостью. На небольшом пространстве его лица счастливый отец сражался с отвергнутым (отвергнувшимся) любовником. Такие гуттаперчевые лица, в которые можно было засовывать сзади пальцы и зверски мять, делая жуткие гримасы, продавались когда-то в Таллинне... А вот теперь появились в Ташкенте. Это интересное наблюдение я удержала в себе, как девушка добрая.

Радостно оборвав песню, он стрельнул задвижкой. Тонкое лезвие солнца между плотными порочными шторами резало пар, летящий из ванной на серебристые кружева.

Александр сначала метнулся к балкону (как застигнутый мужем любовник), потом надменно (но неизвестно, в качестве кого) решил остаться. Потом решил снова скрыться — снова остаться. Секунд пять он метался туда-сюда, как рука онаниста. Я наслаждалась. Более горького счастья — или счастливого горя — я в своей жизни не испытывала. Торжество, блаженство и любовь к этому идиоту, который так гениально всё организовал, что теперь страдает невыносимо.

— Алёна! — счастливым банным голосом прокричал Максим. — Дай мне, пожалуйста, свежую пижаму. Она в чемодане.

— Просту-удишься! — нежно пропела я в щель и бережно прикрыла дверь.

Потом, изгибаясь плавной волной, прошла к шкафу, выдернула пухлый тяжёлый чемодан на койку (как когда-то так же швыряла этого старикашку), надавила голым коленом, отщелкнула замки. Господи, в каком нафталине хранилась эта пижама? У нас в России давно таких нет!

Но тут же зверски скрутила свою тоску, бережно подняла пижаму на руках, с упоением втянула её запах (Александра заколотило), прильнула к нему (он жадно стал хватать воздух ртом, а меня руками), чуть слышно шепнула: «Иди к Николь, хватит сачковать!» — и тут же хоккейным движением бедра отшвырнула его к стене и, играя всею цветущей плотью, двинулась к ванной. Он пытался хватать меня сзади — впрочем, это так же безнадежно, как пытаться ухватиться за совершенные обводы отъезжающего авто. Тогда он страстно впился в левую ягодицу зубами, но тут же получил каблуком снайперский удар в мошонку и, скорчившись, сел на кровать.