Валерий Попов - Излишняя виртуозность [Сборник]

— Ну что ж... садитесь! — я показала на кресло.

С этим генералом, который оказался к тому же ещё и бешеным весельчаком, мы объехали на машине всю Венгрию, где только не пили и не плясали. А когда приезжали туда, где были наши, я просила: давай я побуду генералом!

Надевала его фуражку, шинель со звездами, шла по улице, строго озираясь, встречные солдаты и офицеры начинали падать и, уже лёжа на асфальте, отдавали честь. Я небрежно козыряла в ответ и проходила дальше. Лев Исаакович — так звали его — любил похныкать-пожаловаться, как трудно с его именем и отчеством служить в русской армии: фактически приходится работать снабженцем, сплошные унижения!

— Бедный! — гладила его по животику.

У него был персональный водитель, удивительно красивый, но молчаливый парень с родинкой на левом ухе. В основном, этой родинкой я и любовалась — он никогда не поворачивался и не говорил.

Иногда я кивала сконфуженно в ту сторону, когда Лев Исаакович особенно начинал вольничать в машине.

— Да он глухонемой! — смеялся генерал.

Потом Лев Исаакович сказал, что уходит на пенсию и возвращается в родной Ленинград, где ему уже подыскали хорошее место заведующего овощебазой: «Наконец-то я займусь тем, что действительно умею и люблю!»

Лев Исаакович, как всегда, чуял верно: вскоре всех нас поперли из Венгрии поганой метлой.

Мы жили вчетвером в Песочном, в деревянном домике: тут Игорь родился и вырос без отца, но мама его стоила двоих. Как-то все больше становилось ясно, что от ненавистного режима Игорь ничего больше не получит, да и странно было надеяться что-то получить, раз так ненавидишь. Игорь так и оставался младшим техником, получая копейки.

Я преподавала аэробику в клубе «Маяк» — там была и сауна, и массаж, ходили богатые тётки, и кое-что удавалось иметь, но всё равно жизнь была какая-то безнадёжная. Продукты надо было доставать по знакомству, и их было всё меньше. Артур часто болел.

Однажды — то была встреча восемьдесят восьмого года — мы оказались за абсолютно пустым столом. Артуру нездоровилось, он хныкал. Игорь надменно молчал: кто-то должен был его всем обеспечить, но не сделал этого. Лидия Серафимовна сидела, поджав губы. Конечно, при другой жене у сына было бы всё!

Я, как была в платье, пошла в туалет: кроме других прелестей у нас в Песочном ещё и туалет во дворе. Вдруг я увидела во мгле, что у нашей ограды стоит какой-то микроавтобус. Я пошла к калитке. От машины приблизился высокий, элегантный, смутно знакомый парень и молча протянул красивый полиэтиленовый пакет. Я заглянула туда: там была бутылка тёмного коньяка, возвышался серебряный купол шампанского, торчала палка сухой сморщенной колбасы, в глубине косо лежала банка икры, сверкали фольгой шоколадки в виде разноцветных игрушек. Я вдруг почувствовала, что горло моё дёргается. Тут я узнала и посланника: это был шофёр Льва Исааковича, глухонемой красавец!

— А где... Дед Мороз? — едва выговорила я.

Глухонемой кивнул на машину. Я подошла к дверце.

Исаакыч, толстый и седой, морщился за стеклом. Он опустил стёклышко, и мы поцеловались. Всё это происходило в сиреневой деревенской мгле.

— Надо же, чтобы хоть ребёнок порадовался Новому году! — взволнованно проговорил Исаакыч.

Он стал заезжать за мной в «Маяк» после аэробики. Делами он вроде бы двигал большими, но так веселиться и гулять, как в Венгрии, уже не получалось. Он занимал теперь какую-то официальную должность по торговле и появляться с кем попало не годилось.

— Там засветка может получиться! — кряхтел он. И такие «засветки» грозили везде. Наши «стычки» теперь, в основном, проходили у его знакомого художника Сурена, у которого он заказывал какие-то торговые этикетки. Сурен, худой и слегка зеленоватый, получив компенсацию, уходил на полчаса к соседу-художнику, возвращался, качаясь, изрытая хулу и насмешки. Но, в общем-то, так получалось, что мы его появления даже ждали.

— Эхе-хе! — кряхтя, поднимался Лев Исаакович. — Мне теперь нужно, чтобы постель был мягкий и теплый!

— «А баба холодная», — про себя добавляла я.

Потом мы перестали ездить и к этому безумному Сурену: с Исаакыча было довольно и того, что я изображала страсть в машине, при неподвижно сидящем истукане за рулем. Представляю, сколько у него накипело за это время!

Со всех этих рандеву я возвращалась не поздно и с коробками продуктов. Артур рос болезненный, но умный.

Но мне осточертел мой муж. Эти лысые романтики в грубых свитерах, якобы идеалисты, а на самом деле бездельники, всем уже надоели, но не понимали этого и по-прежнему себя считали солью земли. Я сказала Игорю, что хочу поступить в университет. «На какой же факультет»? — «Филологический». — «У тебя что, связи»? — Он двусмысленно усмехнулся... а знал бы всё, усмехнулся бы трехсмысленно! Как я устала уже от бесплодной его многозначительности!