Валерий Попов - Плясать до смерти [Роман, повесть]

Мы уже купили билеты на поезд. Но почему-то в день отъезда я предложил съездить в Петергоф посмотреть знаменитые фонтаны, и, несмотря на возражения Быковца, мы поехали. Там была уйма народа, настоящее столпотворение. Кстати, произошла и интересная встреча — в толпе у Самсона, раздирающего пасть льву, я вдруг увидел Колю Антипенко. Только я раскрыл рот, как он мгновенно исчез. Момент этот очень характерен для того времени. Коля учился с нами в институте, и вдруг пришли сведения, что отец его раскулачен и сослан. И в тот же день Коля исчез. И вот — появился в толпе в Петергофе и испугался, увидев нас. А мы с Быковцем подробнейше осмотрели все фонтаны и в результате опоздали на поезд. Я, с рюкзаком на спине, догнал последний вагон и схватился за поручень, но оглянулся на отставшего друга. Он стоял, тяжело дыша. И махал мне ладонью — мол, уезжай, я приеду следом... Но я почему-то разжал руки и отпустил поручень. Теперь я понимаю, что то оказалось самое главное действие в моей жизни. Мы пошли в кассу, где я вдруг сказал Быковцу, что остаюсь. Он стал убеждать меня, но в результате я вдруг пришел в ярость, рявкнул на него и ушел в общежитие. Моя невоспитанность и после часто подводила меня. Жена моя Алевтина говорила мне, что как я был деревенским вахлаком, так и остался. Но зато я всегда знал, чего хочу. Разжав руки и отпустив поручень вагона, в котором менее решительный человек так бы и уехал, я получил то, что хотел. Когда, проводив Быковца, который уехал в Саратов к своей невесте, я вернулся в общежитие, в почтовом ящике меня ждал денежный перевод. Мой друг Захарченко, которому я написал, ни на что не надеясь, продал-таки мою мебель и прислал деньги! Жизнь всё-таки вознаграждает твои усилия. И вслед за мелкими удачами идут крупные. Вавилов, как настоящий ученый, верил не чужим бумажкам, а своим глазам — и после пятиминутного разговора со мной приказал зачислить меня в аспирантуру.

Долгий, многоступенчатый грохот! Звонкое дребезжание сдвигаемого стула, потом тугой скрип подвинутого стола. Отец, падая, рушит всё! Давно уже доносились оттуда подозрительные шорохи... да что в них «подозрительного», было ясно — батя встает. Но я предпочитал ничего не слышать. Три часа ночи — я вполне мог бы и спать. И как всегда: не хочешь слышать шорох — услышишь грохот!

Тоже уже скрючась по-стариковски, я встал и пошел. На веранде нигде его не видать... выпал в открытый космос? Я распахнул дверь на крыльцо... но стон послышался сзади. Отец оказался в узком пространстве между чуть сдвинутым столом и стеной. Теперь и я застонал. Как оттуда его изымать, и главное — что нас ждет впереди? Сон и покой отменяются?

— Фортку хотел открыть... душно! — просипел он оттуда.

— Да? А там тебе — не душно? — поинтересовался я.

Видимо, как это ни жестоко, надо воспользоваться ситуацией и провести воспитательную работу — в более комфортных условиях он плюет на мои слова!

Ни звука в ответ. Видимо, не признает своего поражения, а также моего права указывать ему... Ну тогда полежи! Я вышел на крыльцо. Вдохнул душистую ночь, сладостно потянулся. Вернулся.

— Отец! Но ты понял уже, что тебе нельзя ходить одному?!

— ...Не понял, — глухо оттуда донеслось.

«Давно, унылый раб, задумал я побег». Жизнь наша более-менее устаканилась: скорее менее, чем более. Но чего ждать? В таком состоянии она может еще пребывать очень долго, но это не значит, что всё вокруг должно замереть. Если и я заглохну и перестану работать, то какой будет толк, и как я смогу оказывать помощь отцу, и на что будем мы жить? Надо действовать, пока хоть мои ноги идут, «рубить дрова» на предстоящую долгую зиму... Так? Мои литераторские дела — последний наш источник существования... надеюсь — он не иссяк?.. Так иссякнет, если я буду тут сидеть!

Мобильник, заросший уже паутиной, вдруг засвиристел, и неприятный женский голос сообщил, что в главном театре старинного русского города Покрова (где я никогда не бывал) — премьера моей пьесы! Сердце запрыгало. До этого моя пьеса шла лишь в маленьких подвальных театриках. И вот — главный театр города... хоть и небольшого. Она добавила, что, если я приеду, она меня как завлит рада будет видеть. Но во что выльется эта радость? Об этом я не решился спросить. Ну, наверное, во что-то выльется, — раз спектакль!

— Хорошо... буду, — вальяжно произнес я.

Теперь это надо донести до сознания отца и, главным образом, Нонны. Отца эта мелочь вряд ли впечатлит: разве что после того, как я уеду, его некому будет таскать. И некому будет спорить с ним — без чего он, конечно, скиснет. Но что будет, если скисну я?