Раздался пронзительный женский крик. Что еще, интересно, смог он удумать, находясь при этом в воде? Пожалуй, мне уже пора нести ответственность, вплоть до уголовной. Картина, которая мне открылась, когда я вышел на палубу, одна из наиболее красочных, увиденных мной. Какой-то абсолютно черный человек карабкался из воды на дебаркадер. В то время крупнотоннажные суда смело заходили и швартовались в устье Невы и консистенция мазута была вполне достаточной для того, чтоб превратить Фому в негра. Над ним стояла женщина в белом халате и с пронзительным криком била его по голове поварешкой на длинной ручке. Над вечерней водою плыл мелодичный звон. Силы нашего друга явно кончались. Радостные посетители (вечер удался!) толпой, включая полковника, спустились на нижнюю палубу и объяснили красавице поварихе, что это карабкается отнюдь не злыдень, а напротив, счастливый жених. Тут она подобрела, протянула ему рукоятку поварешки, а после даже позволила жениху вымыться в душе.
— Ты прямо как Фома Гордеев у Горького! — сказал я ему.
Это он читал…
Веселье продолжилось. И вдруг — ужас сковал наши члены: не было кольца!.. Раскаяние? Расплата? Отнюдь! Жизнь гуманней.
Я вышел на эстраду и объявил, что у жениха нашего пропало кольцо. Что тут сделалось! Все бросились искать. И дамы в вечерних платьях, и кавалеры во фраках рухнули на колени и поползли. И нашли! И нашел пионер, сын того самого полковника, с которым счастливый жених только что бился! Пионер поднял кольцо, и оно засияло! И никто не докажет мне, что жизнь не прекрасна!
…Свадьба, надо отметить, довольно спокойно прошла, кстати, на этом же дебаркадере. Один был напряг – когда некто неизвестный с посыльным прислал невесте роскошное колье.
— Выбрось! — сказал Фома.
И колье улетело.
В свой любимый журнал (превратившийся в желтый — реклама и скандалы) я по привычке еще ходил, но там царил теперь Валентин и на все мое говорил: «Беззубо!» Но должны ли быть зубы у рассказов и стихов? До сих пор в этом не уверен.
— Валентин Трофимыч занят! — встала на моем пути секретарша.
— А скоро освободится? — пробормотал я.
— Понятия не имею! — гордо проговорила она.
Я тупо сидел. И чего, собственно, я тут надеюсь дождаться с моим беззубием? Распахнулась дверь. Вышел Валентин — и Бобон! Валентин гляделся обиженным, Бобон, наоборот, уверенным.
— В отдел рекламы пойдешь? — вдруг предложил мне Бобон.
Валентин смотрел в сторону. Предложение явно шло не от него.
— Можно, — откликнулся я.
В коллективе таком все как можно хуже хочется делать. Я изгилялся как мог. «Моча — даром!» — помещал крупным шрифтом. И наутро у наших дверей колыхалась толпа с бидончиками. Какую-то страшную я почувствовал власть.
— Молоток! — Бобон меня поощрял. — Реклама должна быть безобразна и алогична!
«Проездом в нашем городе — Лариса Безверхняя и Иван Столбняк!» Наутро — очередь за билетами!
— Молоток! — хвалил он меня.
— Но их же… нет!
— Сделаем!
И теперь их славу уже «не вырубишь топором!» Шоу-бизнес. Инга Вовлекайте! Анжела Рюмаху! Максим Гвоздцов!.. И все это, не скрою, детища моего пера. Артем Чемтоболеев! Сохейл Насери! Ансамбль «Секс Хенд»! «Дешевле — только повеситься»! «Не у тех искал утех»! «Льну к льну»! «Обувь для гордых»! «Шампунь “Вдохновение”, улучшающий работу мозга»!
Совсем уже неприличные предложения вычеркивал слабеющей рукой… и тут же вписывал: «Если ты уже дристал — то прими скорей фестал!»
— Молоток! — Бобон хохотал. — Надо ближе к народу!
Моральное падение, оказывается, бесконечным может быть! Как говорил Зотыч: «Не те порты одел, которые хотел!»
А Валентин — поднимался! Уже нашего мэра бичевал! Про которого, правда, было известно, что его на дух не переносит президент. Меня это как-то не возбуждало. Журнал не читал. Забрел случайно в приемную:
— Чего новенького?
— Вы что? Не знаете? — изумилась секретарша. — Весь город гудит!
Взял журнал — и чуть не выронил со страха. В самом начале, жирным шрифтом — «Бобон»! Кличка нашего, можно сказать, шефа. Материалы о том, что он, когда занимался кладбищенским бизнесом, покойников воровал.
— Вот как надо писать! Весь тираж разлетелся!
И произнес это… Бобон!
Когда он появился в приемной, я пригнулся: будет пальба! И вдруг — благожелательная реакция.
— И ты так же пиши! — присоветовал мне.
И я попросил листик. И начирикал: «Прошу освободить…»
…И ушел в творческий загул, совместно с товарищем. Сидели у него. Тут же шустрила их дочурка, загадочно улыбалась Убигюль. Идиллия. Как вдруг — стук! Сначала думали, Жос. Но как-то слишком громоподобно. Распахнули ворота — и въехал белый лимузин. Из него вышел… Дед — с иголочки одет! Миллионерский загар! Новые зубы! Вот из каких краев теперь миллионеры выходят. И первым делом преподнес Убигюль роскошный букет.
Читать дальше