Шаролта Раффаи - Горы слагаются из песчинок

— Наконец-то, — снова доносится до Подростка. Он видит, как удаляется женская фигура в жестко похрустывающем халате.

«Это я здесь лежу? Но почему я… почему? Как я-то сюда попал?» — пытается он понять, но мысли путаются, в голове дурман.

Дверь отворилась. Ее скрип показался пронзительным визгом.

Над ним склонился знакомый мужчина. Седина, полукружья бровей на широком лбу. Все то же самое.

— Двенадцатая, — бормочет Подросток в полузабытьи.

Мужчина склоняется ниже:

— Разговаривать, молодой человек, еще рано.

Подросток как будто видит в палате вторую койку. Пустую.

— Двенадцатая… — шепчет он еле слышно.

— Нет, не двенадцатая, сынок. — Врач смотрит куда-то в сторону, наверное на стоящую рядом сестру. — Все еще помнит про двенадцатую, — шепчет он. — Невероятно. Невероятно. — Вскинув руки, он снова приближается к Подростку, и слышится то же холодное металлическое позвякивание.

— Товарищ главврач, так ведь там лежал…

Неожиданно наступившую тишину пронзает острое беспощадное жало. Подросток вскрикивает и чувствует, как по телу разливается приятное тепло. На нем поправляют одеяло, пальцы мужчины что-то нащупывают у него на запястье, кожа Подростка, словно оживая от прикосновения, начинает дышать. Тишина вокруг белая, мягкая, успокаивающая. Бездонная тишина.

Раздробленное на осколки лицо постепенно разглаживается, сегодня оно совсем гладкое, свежее, симпатичное. Это лицо, постоянно находясь в поле зрения, привлекает к себе внимание, заставляет Подростка сосредоточиться.

— К вам двое друзей, — говорит сестра, останавливаясь в дверях.

Он смотрит на нее недоумевающим взглядом, с трудом вспоминая лица давних друзей, бывших своих одноклассников.

— Ребята из мастерской.

Подросток улыбается.

Входят Гном и Тихоня. Смущенные, робкие пацаны. Долго топчутся посередине палаты, молчат.

Наконец Гном подходит ближе.

— Потрясно, старик… Как барон! Палата на одного… Как дела?

— Ничего, — отвечает Подросток.

Они осторожно присаживаются на краешки стульев. Тихоня расплывается в немой улыбке, непривычно блестя глазами.

— Можешь считать, что выцарапался, — торопливо шепчет Гном, — это факт. Если я говорю…

— У него тут мамаша работает. Помнишь? — подхватывает Тихоня. — Она тоже считает, что самое трудное позади. Это главное, старик.

— Я тоже так думаю, — говорит, оживляясь, Подросток.

Гном, тщетно стараясь не шуршать вощеной бумагой, кладет на тумбочку сверток.

— Слоеные пироги. С капустой и с творогом. Если любишь.

Подросток прищуривается, говорить ему трудно. И как-то не хочется.

— Ты только послушай, Амбруш, — уже совсем бойко говорит Гном. — Шеф погорел. Потрясно, а?

— Кто?

— Шеф. Убрали его от нас. Его к людям на пушечный выстрел нельзя подпускать — так директор сказал. Ну, этот… приятель его. Я сам слышал, своими ушами. Старик, теперь ему только машины будут доверять. Ну, что скажешь? Потрясно?

— Потрясно, — еле шевелит языком Подросток.

Гном в восторге.

— Тогда будь любезен, назови мне машину, которую ты решился бы ему доверить, назови.

Гном смеется довольным, счастливым смехом. Тихоня, подавшись вперед, изучающе разглядывает носок ботинка. Он немного придвинулся к койке и все же будто бы отдалился.

— Слышь, Амбруш. Ты на нас обижаешься?

Подросток улыбается уголками губ, лоб его покрывает испарина.

— Нет… не обижаюсь.

— Мы по-свински себя вели.

— Точно, по-свински, — искренне присоединяется Гном. — А вот ты с нами — по-человечески.

Он молча, удивленно смотрит на них.

— Не накапал на нас.

— Меня не расспрашивали, — обманывает их Подросток. Голос его слабеет.

— Нет, какой молодец! — Гном тычет Тихоню в бок.

Тихоня улыбается, хмыкает.

— Ты только не думай, что мы из-за этого торчали здесь целыми днями…

Глаза Подростка отрываются от мальчишек, веки, наполовину прикрывшие радужную оболочку, странно дрожат.

— А ты что, не знал? — неуверенно спрашивает кто-то из них.

Кто — Подросток не разбирает, но поводит глазами: не знал, мол.

— Потрясно, старик, — поражается Гном, голос его снова звучит отчетливо. — Ему даже не сказали! Старик, чтоб мне лопнуть, мы каждый день приходили. Ведь если бы ты дал дуба, то можешь себе представить…

— Не болтай, ты его утомляешь, — одергивает Гнома Тихоня.

Толстяк заикается:

— Извини, Амбруш… Я просто дурак… Идиот, понимаешь? Законченный.