Шаролта Раффаи - Горы слагаются из песчинок

Золотое кольцо на левой руке Матери уже не кажется таким сиротливым. На посветлевшее, нежное лицо ее хочется смотреть не отрываясь, хотя его выражение, как и кольцо, заставляет вспомнить Отца. Подросток расплывается в смущенной улыбке: он не понимает себя. Вот ведь странное человек создание: никакими разумными законами его чувства не объяснимы.

Взять хотя бы улыбку Эстер. Она гаснет так же неожиданно, как и вспыхивает. Собственно, окончательно она никогда не угасает. Эстер — кремень, а не девчонка: минул март, идет уже апрель, а ее даже в парк можно вытащить разве что на десять минут. Качнутся раз-другой на качелях, и ее уже след простыл — укатила на своем велике. Эстер любит огромные вековые деревья, не то что другие девчонки, которые с визгом бросаются за кусты — собирать цветочки. Крепкий она человечек, пожалуй, даже слишком. Во всяком случае, по сравнению с Матерью. Но это как раз хорошо, потому что те трое упорно висят у них на хвосте и отделаться от их преследования никак не возможно. Поначалу Эстер держалась геройски, но теперь, завидя компанию Шишака, она тоже вздрагивает. Те гоняют за ними на велосипедах или вырастают вдруг перед носом где-нибудь в узком переулке — слыша их пошлые замечания, девчонка бледнеет.

Она не спрашивает, что им, собственно, нужно от Подростка. Но он знает, что должен ей все объяснить, должен сказать правду.

Однако это объяснение приходится отложить — неожиданная отсрочка дается ему дорогой ценой, и все же Подросток испытывает облегчение.

В конуре Шефа начался очередной «семинар». Четверо учеников стоят ровной шеренгой, вытянувшись в струнку. На столе, небрежно брошенные одна на другую, лежат четыре тетради.

За окном бушует весеннее солнце, пригревая жаркими лучами зеленые комочки листьев на ветках. Словоизвержения Шефа Подросток слушает вполуха. Он видит, как, переваливаясь с пятки на носок, мерно покачивается грузное тело, ощущает бессильную злобу остальных, обжигающую ему лицо, но старается думать о другом. О молодой траве, весело зеленеющей во дворе, о вздувшемся от талой воды канале, о ждущих пылесоса коврах в гостиной, покрывшихся за неделю серым налетом пыли. О чем угодно, только не о занудных, пропитанных желчью словах Шефа, в которые он не может больше ни вслушиваться, ни вдумываться.

— Вы тоже не исключение. — Глаза Шефа устремляются на Подростка.

— Так точно, — отвечает он машинально.

— Не думайте, что я всех стригу под одну гребенку. Но даже ваши чертежи, к сожалению, не во всем безупречны.

— Так точно.

— Правда, некоторые меня удовлетворяют, но, раз уж на то пошло, нечего их жалеть. Несколько эскизов роли не играют. Вы согласны?

— Так точно, товарищ завпрактикой.

— Вот видите, — кивает Шеф, — вот видите, придется все переделать, от первого чертежа до последнего. Весь материал за год — чистенько, аккуратно, без единой помарочки.

Он не спеша, по одной, берет в руки тетради и надрывает со стороны корешка. Подросток следит за ним, холодея от ужаса.

— Прошу получить, — подходит к ним Шеф. — Срок сдачи новых тетрадей первое мая. Это праздник труда, ребятки, вот и отметите его, как положено, трудовыми подарками. Все свободны.

Подросток выходит в цех, чувствуя затылком жаркое дыхание Шишака. Толстую тетрадь он несет осторожно, чуть отстранив от себя, будто впервые видит ее.

С самого утра атмосфера в мастерской накалена: молодой рабочий, что постоянно бунтует против Шефа, как будто сделал тому какое-то замечание. Подробностей этой истории Подросток не знает — он пришел сегодня поздно, едва не опоздав. И вот теперь все взгляды обращены на учеников, рабочие — даже Мастер — замерли в ожидании.

Шишак бросает тетрадь на капот.

— Все заново переделывать, — злобно шипит он, — весь материал за год — псу под хвост!

— Это правда? — глядит на Подростка Мастер.

Тот пожимает плечами: ну и черт с ним… он сделает. Будет работать, не смыкая глаз, и сделает раньше других… хоть оставят его на несколько дней в покое. Как проклятый будет вкалывать — что-что, а чертить он умеет. Мать против ночных бдений, конечно же, возражать не будет. Будет варить ему кофе, крепчайший кофе, и радоваться, что видит, наконец-то, своего прежнего сына. Усердного и признательного.

Голос Мастера прерывает его размышления.

— Ну хватит, — говорит он спокойно, — сколько можно терпеть.

Под одобрительный гул рабочих Мастер направляется к конуре Шефа, трижды стучит в кованую дверь и только потом открывает ее.