Валерий Попов - Нарисуем [журнальный вариант]

Это я слышал уже. А потом на эту же каторгу и направил. Любит Пека непосильные рубежи.

— Дед его кожемякой был. Мял портфели…

Выбор удачный.

— Намял дом.

И теперь, понимаю, мы туда идем?

Про деда как раз я готов был послушать: думал, отдохну, в сценарий это вряд ли войдет.

— Все шишки государства, с царской еще поры, в очереди стояли за портфелем его. И лыбились подобострастно: “Вот кто на самом деле портфели нам раздает!”

— А в кандалы? В Сибирь?

— А портфели?

— Тоже верно.

— И никто, заметь, не смел поторопить его. “Рано ишшо”, — и весь разговор! И в советские времена — то же самое.

Добрались, слава богу, и до советских времен.

— Дом, во всяком случае, не отобрали…

Где ж тогда, действительно, мять? Да, идеальные отношения художника с государством. От художника, конечно, многое зависит. Но важно еще — что мять.

— На похоронах его все вожди были…

И покойные, видимо, тоже.

— Стояли все сами не свои. Один все рыдал, не мог остановиться!

Дзержинский, видимо.

— Хоронили его…

Видимо, в портфеле.

— Хотели у кремлевской стены. Но Кузьмин наш — внучок-то! — соображал уже. У кремлевской зароют — выкопают. Потребовал Ваганьковское.

— Смышленый.

— Ну так с раннего детства среди вождей.

Мне бы такое.

— На коленях прыгал, считай, у всех, пока те ждали в беседке свой портфель.

И допрыгался. Портфель себе тоже намял.

— Меня, сына каторжного, на спецфакульет взял!

Это мы слышали уже. Пека это как заклинание повторяет.

— Батя всю дорогу мне: “Петр-рович — друг! Поезжай — все тебе сделает”. Точно! Дает с ходу, что ни попроси. Этот год — вентиляторы с пневмоприводом для взрывоопасных шахт, дробилки, шнеки, резцы — это лишь в этот год! — Он даже икнул от пресыщения. — Ну и вообще. Все эти годы поддерживал: “Только честь отца не урони!”

С честью отца его непростая ситуация.

— Так ты на Кузьмине, что ли, жениться собираешься? — съязвил я.

— А, тут дело такое — дочь у него.

Это он с неохотой сказал. Но без дочери никак! Без дочери бы с женитьбой проблемы возникли.

— Да, широко замахнулся.

— А чего же? Я наглый раб.

Ясно. Пека, как и батя его, тоже нацелился на дочь командира. Традиции блюдет.

— Ну давай, давай, — я оживился. Что за кино без лиризма? Даже в советских производственных фильмах лиризм бушевал!

— Кончал тут Горный. Инка росла.

Пауза. Энтузиазма не наблюдаю. Производственная тема бойчей у него шла.

— Ну и, надеюсь, выросла? — подстегнул я сюжет.

— Прихожу к ним с дипломом. С цветами… Она одна.

— Та-ак, — произнес я настороженно. От Пеки нужно ждать опасности на каждом шагу.

— Гляжу — она смутилась даже. Теперь-то ее не смутишь.

Сложные, видимо, отношения.

— Ну а тогда-то встречались мы.

Почему у него каждая формулировка угрожающе звучит?

— “Ты, наверное, в Москве хочешь остаться?” — спрашивает. Зарделась вся.

Везет некоторым.

— Это мне — горняку?! — Пека вдруг рявкнул. Я даже отшатнулся от него. Слава богу, я ничего такого ему не предлагал.

— Во! — Пека характерным жестом гулко хлопнул ладонью по сгибу руки.

— И она это видела?

— Нет, — Пека с сожалением произнес. — Так догадалась.

— Так чего мы идем?

— Так а ты на что? Разберись!

Поручил мне ответственный участок. Я-то думал, что я на нем еду. А фактически — он на мне.

— Так ты с той поры не показывался, что ли, ей? — какой-то я нездоровый интерес ощутил к делу.

— Почему? Заезжал к Кузьмину по делам.

Понимаю: шнеки, резцы.

— И дочерью интересовался, — подсказал я.

— Ну — когда время было, — скупо подтвердил. — Сейчас она фу-ты, ну-ты… искусствоведша вся! — Пека повертел костлявой рукой. Неужели такая страшная? — Только ранний Ренессанс интересует ее. Когда он был, кстати? Ну ладно. Разберись.

Большие полномочия дает.

— Во ВГИК этот поганый она направила меня!

На “поганый” я обиделся.

— А другой дочери, попроще, у него нет?

— Для тебя, что ли? — добродушно спросил.

— Да нет. Для тебя.

— Нет, — произнес грустно.

— Тогда, может, выждем? Закончим ВГИК…

— Да понимаешь, какое дело… — стал репу чесать.

Производственная необходимость?

— Тут еще нарисовался жених.

Задача осложняется.

— Кто такой?

— Да сам же я его прислал!

— С какой целью?

Пека мучительно чесался, — затрудняясь, видимо, назвать цель.

— Ну, поступила к нам жалоба… в партком, на руднике.

Издалека идет.

— От Виолетты, ночной уборщицы нашей. Обидел ее молодой специалист. Виолетту любили у нас. Вызываем. Раньше не видел его — сразу после института к нам в рудоуправление прислан. Надо б мягче с ним. Спрашиваю его в шутку: “Что же ты? К тебе ночью подходит дама — и ты не знаешь, как с ней вежливо обойтись?” “Отстаньте от меня с вашими ночными дамами!” — вдруг закричал. Вижу — не вписывается паренек. Находится вне компании. В наших условиях так не проживешь. Дано не каждому. Ладно, написали направление в аспирантуру ему. Свою тему ему отдал, “горение руд”, и все наработанные связи мои, Кузьмину письмишко... И вот — притулился он, мелкими услугами промышлял. Защитился, в министерстве работает… И тут место забил.