— «За базар отвечаешь»?
— Отвечаю: Ржев. Сколько лет прошло после побоища под Ржевом?
— С марта сорок третьего по нынешние дни, без малого семь десятков лет пробежало…
— Приличный срок на обдумывания вопроса «какая сволочь командирская из «своих» уложила более миллиона солдат в болота под Ржевом»!?
— Куда клонишь!? Что, памятник не нужен!?
— Нужен. С надписью золотыми письменами кириллицей на чёрном граните:
«На этих болотах, среди жидкого леса из осины, с января сорок второго по март сорок третьего, талантами больших совецких полководцев уложены три армии безропотных и тоже савецких людей».
— Так, поди, война идёт…
— … под управлением бывших специалистов по обуви? Не понятно, почему в трёх убитых своими армиях не нашлось ни единого полкового миномёта и единственной мины, кою по ошибки миномётный расчёт выплюнул не в нужную цель? Очередная, неизвестно какая по счёту, загадка русской души.
— И в ней покопаться хочется…
— Не надо…
— Почему?
— А вдруг душа не загадочной, а загаженной окажется?
— И это не мешало бы выяснить.
— Интересен раненый генерал, выводивший остатки армии из окружения и застрелившийся, как настоящий военный человек. Почему Человек пустил пулю в себя?
— Не хотел плена… или «стенки» в отечестве…
— Какая последняя мысль была?
— Последних мыслей высокого содержания не было, была одна: найти силы ТТ до виска дотянуть…
— Враги похоронили генерала-противника с воинскими почестями.
— Враги и есть враги, и благородным поступком отчётность о себе портили. Тянет на отсебятину.
— Какую?
— Продлись война на пару лет, да найдись на вооружённые силы страны советов парочка командиров вроде героя Халхин-Гола — и воевать не с кем было, всех бы угробили.
— Название «отсебятина» лишнее, так и было. Напряги воображение: жизнь длиною в бесконечность и половина бесконечности занята желанием написать о войне. Представил?
— Да.
— Ещё немного отпусти тормоза, дай волю воображению: для нас, таких, вроде меня, ни времени, ни пространства не существует. Сделай последнее усилие и представь неограниченные временем мечты и желания о написании романа? И невозможность написать по причине отсутствия рук? Понятны муки?
— Понимаю и сочувствую. Смущает одно: войну настоящую не видел, а что зацепило — войной грех называть, не входит в определение «война». Оккупация — да, кое-что помню, но с позиции восьмилетнего человека. Согласись, что память взрослого и восьмилетнего о предмете, как оккупация, сильно отличаются, сорт переживаний разный, как сказал бы человек с иным образованием. Не тот объёкт выбрал, это всё едино, как художнику-дальтонику заказывать протрет маслом. Скачки любишь?
— Знаю, бывал в Англии, видел, но не восторгался.
— Ни на ту лошадку ставишь. Почему бы тебе, всемогущему, не въехать под крышу известного на сегодня писателя-баталиста?
— Могу въехать, простое дело, но что напишет известный писатель под моим руководством — зачтётся плодом его мастерства, меня и словом единым не помянут. Знакомо понятие «честолюбие», пример нужен?
— Валяй!
— Известный писатель прошлого, по литературным трудам коего иностранцы о России судят, потому и прославился, что в нём сидел один из наших. Бывало, писатель говорил, говорил много и быстро, потом падал в беспамятстве, а очнувшись — писал и прославился! Диагноз врачей:
— Височная форма эпилепсии — с врачами в споры не вступали, лишнее, наши знания подобных явлений абсолютны, мы ими управляем. Чья инициатива была, как думаешь?
— Генератором идей был один из ваших, а всякие и прочие «марксы-энгельсы» ваши шутки?
— Разумеется.
— А… страшно спрашивать… а…
— Не заикайся, спрашивай.
— Основатель христианства… вашими стараниями явился миру?
— Разумеется, иных нет…
— Куда девать «сына божьего»?
— Куда угодно, но что в медиумы высшего класса — точно. Продолжим прогулку по книгам: пишем книги мы, невидимые и бесплотные, а «высокой волной славы» накрывает вас, живущих и видимых. Справедливо?
— Нет, понятный хрен…
— Много написано книг с момента, как люди догадались знаками выражать мысли, гора книг, Монблан из книг, и все написаны нами!
— Может, меньше, с Эверест?
— Что там Эверест! Азии, начиная от «малой», «передней», «южной», «восточной не написали столько, сколько написала одна Европа. Джомолунгма отдыхает.
— Осознал твои муки: у каждой книги — автор из плоти и крови, но не сущность, вроде тебя. Так?
Читать дальше