Лев Сокольников - Распишитесь и получите

Кто виноват, если в пробуждении рука, коей принял пачку, была крепко сжата в кулак и ни к одной части тела не прилипла и единая банкнота, сколько народу расстроил человек за столом, как глубоко и зачем?

Граждане страны советов не любили писать биографии:

— Вроде, как донос на себя пишу. Мало им когда и где появился — раздевайся до исподнего, выворачивайся на изнанку, признавайся без утайки, какими плохими делами замарал имя своё прежде, от чего отказывался и почему? Что за рыбина, с кем, в каких морях-окиянах плавал в прежние времена, с кем, где и с какой целью мутил воду? — кто такие «имы», чьих будут, откуда взялись — вопросы, вздумай кто задать любителям чужих жизнеописаний, оставались без ответа.

Когда неведомым и могущественным «имам» пролетарский нюх шептал (доносил) «грешник пытается утаить важные сведения, обещавшим неприятности голосом «исповедники» выпускали короткое:

— Подробную биографию… — а допрашиваемые натурально дивились:

— Чего писать-то? — и рождались исповеди полные у одних, на четвертушку листа ученической тетради крупной прописью у других, и короткие, без деталей, корявым почерком у третьих.

Сетовавшим на слабые познания грамоты дозволялось сокращать биографическую повесть до двух позиций: копия с паспорта о времени явления в свет плюс скудные сведения о родителе:

— Рабочий — и как вариант:

— Служащий… — женская половина родословной любителей чужих биографий не интересовала.

В старину верующие докладывали служителям культа о прегрешениях устно, власть советов упущения «пастырей овец православных» модернизировала в биографии во «благо молодого савецкого государства».

Дальше шире и лучше: написал биографию — молодец, теперь напиши мнение о соседях справа и слева, что говорят и чего не говорят молчащие, молчуны опаснее. Пишите много и часто, органы определят, что пойдёт в дело, а что останется в архивах.

Биография автора полная, с деталями, устоявшими против времени: «в одна тысяча таком-то году от рж. Христова», а до рж. Христова русские жили в берлогах, сделанных медведями, мёд продразвёрсткой у косолапых отбирали и продавали за бесценок иноземцам, воск, мягкую рухлядь, пеньку и прочее, нужное за рубежи сплавляли, сами при лучине щи лаптем хлебали и пням богу молились», восьмого месяца, в третьем часу ночи девятого дня трудами повитух покинул материнское чрево и отправился в путь с названием «жизнь».

Как принимают новорождённых в иных землях автору неведомо, но отечественные повитухи шлёпают прибывшего по заду и ждут ответ: заорал младенец от первого незаслуженного наказания — хорошо, включил лёгкие в работу, жить будет, а незаслуженное наказание забудется, мал помнить первый шлепок по заду.

Автору профессиональные приёмы повитух не понадобились, и как повествуют семейные хроники: начальный момент выхода младенца не отличался от выхода миллионов других младенцев, ординар, но как только вышла голова и была очищена от ненужных биологий — младенец открыл глаза, рот и неокрепшим голосом завопил:

— Не хачу, не жалаю, бляди, верните на место! — принимающий врач в звании «профессор» удивился, не потерял самообладание и возразил:

— Тебя звали? Нет, сам выходил, вот и возвращайся на прежнее место самостоятельно, нечего скандалы затевать! Огорчу: назад ни у кого ходу не было и не будет, нынешний лозунг «только вперёд», других нет. И сколько собрался пробыть в утробе матери, срок? Год, два, пять? Дольше? Может, скажешь, как твою персону на прежнее место затолкать? — прибывший замолчал, скосил мутные глаза на доктора, прекратив словесное буйство ворчанием:

— Сиську хочу…

— Требование естественное, законное, будет сиська… две.

Это был единственный случай в практике врача, отдавшего многие годы родовоспомоществованию (ныне «перенаталом» зовётся).

Устные семейные хроники добавили слова профессора:

— Да-а, сударыня, далеко не ординарное дитя явили миру — всех рожениц, без различия, профессор величал «сударынями».

Факт нежелания младенца выйти в мир доктор (профессор) описал латынью, было, приготовился послать описание редкого явления в заграничный медицинский журнал, но вспомнил в какое время живёт и остановился: «рискую, ныне власть в руках дураков и подлецов, чего доброго ума хватит шпионским донесением засчитать… Тогда конец, сгину, как пить дать сгину…» — и спрятал записи «от греха подальше».