Щебет птиц в парке.
Й о н а с. Почему вы оказались такой слабой? Почему у вас не хватило сил выставить меня за дверь? Ведь я выгнал вас из вашей же квартиры, спал на вашей постели с вашей подругой, и даже того единственного оправдания: он пишет стихи — у вас не было. Только не надо о чувствах. Вы прекрасно можете ими владеть. В отличие от Адочки, которая толком не знает, что такое чувства, и владеть ими, к сожалению, тоже не может. Но вы? Нет, я вас просто не понимаю. Знаете, почему я решил уйти? Потому что понял, что начинаю вас презирать.
С а б и н а. Куда вы теперь?
Й о н а с. Там будет видно.
С а б и н а. Знаете, я хотела посмотреть, что из этой нашей истории выйдет. А может, сыграла роль вера в то, что добрые дела вознаграждаются на небесах и, если приютишь бедняка, получишь местечко в раю…
Й о н а с. Я не бедняк. Я богаче многих. Тот, кто думает, что я нуждаюсь в подаянии, ошибается. Настанет день, когда я все верну сторицей.
С а б и н а. Если вы в этом еще уверены, значит, все хорошо.
Й о н а с. Только не лгите и не говорите, что с самого начала этого хотели.
С а б и н а. Я не лгу. Я считала, что, если вы поживете у меня, вам будет хорошо, а может быть, и мне.
Й о н а с. Бедная Сабина. Чего же вы хотели? Помочь поэту или сделать из него Петрушку, чтобы он развлекал вас одну?
С а б и н а. Я хотела помочь поэту. Ведь мое главное счастье в жизни — помогать таким, как ты.
Й о н а с. Что ж, я не из тех, кто ест себя поедом. Поэтому я принимаю ваше объяснение. Должен ли я благодарить вас за долготерпение?
С а б и н а. Нет.
Й о н а с. И все же. От такой, как Ада, отделаться легко. С Сабиной Линн дело обстоит гораздо сложнее.
С а б и н а. Спасибо.
Й о н а с. Я не собирался говорить вам ничего приятного.
С а б и н а (смеется) . Еще бы! Ты ведь тогда можешь уронить свое достоинство.
Й о н а с (тоже смеется) . Думаю все-таки, что мы были довольно-таки близки.
С а б и н а. Да, мы были довольно-таки близки.
Й о н а с. У таких людей, как я…
С а б и н а. …это обычно выражается в тех колкостях, которые говорят друг другу.
Оба смеются.
Й о н а с. Итак, чтобы не рассусоливать: к рождеству появлюсь здесь — зимой меня всегда тянет в этот город. Так что закупай апельсины.
Перевод И. Щербаковой.
Вечер, пятница, и вдруг появляется Бритт. Без звонка. Как снег на голову. Некстати. «Надеюсь, не помешала?» — спрашивает она.
Я не из тех, к кому можно прийти без звонка. Во всяком случае, никто, кроме Бритт, этого себе не позволяет. Даже Густав. А пятница — его день.
Бритт скидывает туфли в прихожей, проходит в комнату, усаживается, перекинув ноги через подлокотник, в мое крутящееся кресло и начинает в нем вертеться.
Чтобы ни о чем не спрашивать — сколько раз я начинала с расспросов и этим все портила, — занимаюсь всякой ерундой: зажигаю свечи, поправляю подушки, задергиваю занавески, наливаю в рюмки вишневый ликер. Бутерброды пока не делаю, жду, когда она сама скажет: «Я голодна как волк».
Бритт тянется к полке, где лежат сигареты Густава, и закуривает. По всему видно, что сегодня она настроена миролюбиво. Последнее время Бритт стала относиться ко мне даже с некоторым сочувствием — ведь я вынуждена жить в мире взрослых. Она уже понимает, сама с этим столкнувшись, что в этом мире все границы сужаются. В общем, сегодня Бритт мирится с моими недостатками. Снисходительно, чуть насмешливо она смотрит, как я снимаю трубку, набираю номер и говорю: «Биргитт Элен у меня. Не беспокойтесь». Я намеренно называю ее полным именем, мой тон абсолютно официальный, не допускает ни вопросов, ни возражений. Бритт довольна, у меня появляется слабая надежда, что она согласится потом взять деньги на обратную дорогу. Втайне я ей завидую. Сама я никогда ни от кого не убегала. Хотела, чтобы все были мною довольны.
Теперь надо позвонить Густаву, сказать, что сегодня я занята. Говорю с ним решительно, даже чересчур решительно. Слишком уж демонстрирую свою самостоятельность и независимость, словно сама себе не доверяю. Ведь это еще так недавно было: страх перед одиночеством, стремление найти опору, защиту, моя ранимость, бесконечные обиды, а главное — жалость к себе. Не изжитая до сих пор, хотя я давно знаю за собой эту слабость.
Мы понемножку пьем вишневый ликер, грызем анисовое печенье и смотрим друг на друга. Давно не стриженные, взлохмаченные волосы, застиранный свитер и не очень-то чистые джинсы. Что ж, это ее способ самоутверждаться. В сущности, он ничем не отличается от моего: умело наложенная косметика, маникюр, хорошие духи. Так мы сидим, смотрим и завидуем друг другу, хоть и не хотим в этом признаться.
Читать дальше