После того как я в течение трех месяцев бесплатно обслуживала Альфреда, он захотел путем женитьбы придать этому непривычному состоянию привычную форму. Я согласилась и исчезла, захватив его сбережения (2376 марок), затем изменила прическу и цвет волос и посадила сама себя под домашний арест в квартире Ирене.
3
Через два месяца, убедившись, что полиция и не думает меня разыскивать, я дала в газету еще одно брачное объявление в том же стиле. Оно имело еще более широкий резонанс. На этот раз я выбрала клиента, занимавшего руководящую должность; ему наверняка приходилось постоянно испытывать большое давление. А поскольку давление, исходящее сверху, он не рисковал ни вернуть наверх, ни передать вниз, на своих рабочих, то ему, чтобы спустить пар, был нужен выпускной вентиль, то есть жена. Его бывшая супруга не сумела по достоинству оценить важность своей роли в деле восстановления работоспособности мужа и подала на развод. Я же тотчас осознала, в чем состоит моя функция, и взялась по мере сил ее выполнять. Когда взрывы бешенства нового клиента выходили за пределы моей выдержки, я перенацеливала его энергию на кухню, где всегда наготове стояли стулья, предназначенные на слом. Проработав в таком качестве шестьдесят семь дней кряду, я скрылась с глаз новоиспеченного супруга с шестью тысячами марок в кармане. На первый взгляд эта сумма может показаться неоправданно высокой, однако все на свете относительно, и ее размер предстает в существенно ином свете, если сопоставить его с количеством синяков, равно как и других столь же почетных отметин, оставленных клиентом на моем теле. Я опять изменила цвет волос и прическу, но без домашнего ареста решила обойтись.
Вскоре я начала обходиться и без возни с прическами. И перерывы в работе определялись уже только моей потребностью в отдыхе.
Таковая потребность была намного больше после клиента с вентилем, чем после последующих, поскольку брачной аферистке для успешной работы необходим знак качества. То есть она должна пребывать в безупречном физическом состоянии. Синяки, царапины, следы укусов и тому подобное, помимо всего прочего, еще и наводят на мысль, что у женщины было прошлое. А право на прошлое моя клиентура признавала только за друзьями и любовницами. От идеальной супруги, каковую я должна была изображать, ожидалось как бы полное его отсутствие. Лучше всего у меня получалась версия невинного существа, которому после смерти рано покинувшей нас матери пришлось вести хозяйство отца: отец держал дочь в ежовых рукавицах и не пускал ее даже на танцы, не говоря уже о других развлечениях. Чем деспотичнее получался у меня образ отца, тем больше симпатии вызывали мы оба.
За три года я заработала на брачных аферах сорок тысяч марок, включая надбавки за вредность и производственные травмы. С половины этой суммы я уплатила налоги, представив ее как жалованье экономки. Дело в том, что Ирене Мёбиус вскоре догадалась о роде моих занятий и выразила готовность их покрывать. Ради чего и оформила меня своей экономкой. Сама Ирене по-прежнему работала электротехником.
Постепенно я научилась заманивать людей и держать их в плену за невидимым забором. Как только я в совершенстве овладела материалом, я купила полуразвалившуюся дачу с огромным заброшенным участком и одним махом замела все следы своей предыдущей деятельности. Попросту говоря, я выманила клиентов на дачу и заставила их вкалывать.
Заборы не только сами были невидимы, но и делали невидимыми всех, кто за ними. Мое поместье к северо-востоку от Прицвалька оказалось как бы накрытым шапкой-невидимкой.
Сначала мужчины занялись приведением в порядок постройки, чтобы было где жить. Затем принялись за участок. Когда он стал напоминать ухоженный сад, там работало двенадцать человек, а когда уже скорее на садоводство — девятнадцать.
Так что я удалилась не одна, а со свитой. Но и сама незримо сопровождала свою свиту, и даже на Прицвалькских угодьях никогда не снимала свою персональную шапку-невидимку.
И с изумлением констатировала, что никто из новоприбывших никогда не говорил, что его обманули или обобрали. Да и старожилы, осевшие здесь за истекшее время, ни на что не жаловались. Все рассказывали только об успехах — кто сухо и деловито, кто с налетом хвастовства.
Я обнаружила, что известная психологическая стабильность, которой я добивалась на своем новом поприще, имитируя восхищение, покорность, нежную заботливость, самоотверженность и прочие ностальгические женские добродетели, к моей великой радости, в общем и целом сохранилась. До удаления от дел мои клиенты официально именовали эти добродетели не «ностальгическими», а «пережиточными» или даже «реакционными». Я создала для них неофициальный заповедник, где они могли отдохнуть от своих идеологических и моральных перегрузок. Многие из этих мужчин приобретали здоровый вид, как только избавлялись от постоянных укоров совести. Их муки были мне знакомы еще по отцу. Он не мог наслаждаться и, следовательно, по-настоящему пользоваться теми удобствами, которыми старалась украсить его жизнь мать, потому что совесть его была нечиста. Психотерапевтический эффект моей тактики заключался в нешаблонном подходе к проблемам совести моих клиентов.
Читать дальше