Роже возразил, что для него речь идет о Швеции, а это капиталистическая страна, и опасна не сама компьютеризация, а те, кто использует ее в своекорыстных интересах вне общественного контроля. Он говорил как по писаному, с той мягкой серьезностью, с какой относился, видимо, ко всем важным для себя вещам. Я перешла на технические детали, и он охотно стал отвечать на мои вопросы. Роже, например, не разбирался в дисплеях, да и не интересовался ими, но любой судья позавидовал бы такому очевидцу — его ответы были точны, он строго придерживался фактов в той мере, в какой они были доступны ему как незаинтересованному и объективному наблюдателю. Он старался дать исчерпывающие сведения, которые мне без труда удавалось перевести на язык терминов, отчего я постепенно вошла в такой профессиональный раж, какого давно за собой не помнила. Казалось, Роже разделял его, будто этот разговор представлял для него не меньший интерес. Видно, и в этом он был похож на мою бабушку, умевшую заразить человека вдохновением, ничего не требуя для себя самой.
Неловкость возникла лишь однажды, когда Людвиг принес блюдо с бутербродами и не сумел уговорить Роже съесть хотя бы один из них. Гость категорически отказывался ото всего, чем бы его ни потчевали. Мы вяло жевали в томительном одиночестве, и в отместку я не позволяла Роже завести отвлекающий разговор, пока не добилась признания, что он не ест «ничего такого, чего животное не отдает человеку добровольно». (Роже тут же оговорился, что прекрасно сознает всю условность подобного принципа.) Увидев наши сочувствующие взгляды, он быстро и тихо произнес: сколько голодающих в мире можно было бы накормить тем, что выращивается для животных, которых мы затем зверски истребляем себе на потребу.
Ему довелось побывать на одном мясоперерабатывающем заводе, и там он видел, как целыми вагонами привозили ошалевших от ужаса свиней, которых машины в считанные секунды забивали, а туши моментально разделывались. После экскурсии ему подарили четыре сорта свиных консервов. Содержимое жестяных банок еще недавно было теми живыми существами, которые вместе с ним миновали заводские ворота. (Что это он делал там так долго? — подумала я вполне серьезно.)
Людвиг, слыша подобные речи, готов тут же и от души поддержать их, что не мешает ему уплетать один кусок колбасы за другим, пока он не наестся досыта. Я же, теряя аппетит, начинаю придумывать колкости, чтобы разоблачить сентиментальность и непоследовательность вегетарианцев, но задаю в конце концов один и тот же вопрос:
— Что же вы тогда едите?
— Ах, мало ли вегетарианских блюд…
Жаль, что я ни одного не запомнила. Я чересчур скептически настроила себя по отношению к новоявленному пропагандисту кушаний из сои и, пожалуй, многовато выпила. Отрезвление наступило, когда Роже заговорил об ароматнейших, скоромнейших и неведомых нам деликатесах, приготовляемых в стеклянных чудо-печках. Но слушала я его невнимательно, а через день, в воскресенье (почти всю субботу я проспала), мы уже не возвращались к этой теме. Для подобных откровений не было ни времени, ни желания. Не хотелось портить установившегося между нами контакта и мешать Роже, которого, несмотря на быстрый темп экскурсии, наш город весьма заинтриговал. А город под этим восхищенным взглядом и впрямь становился интересным, даже красивым. Он встречал нас радушием, где бы мы ни появлялись, — и все благодаря присутствию Роже.
Я по-настоящему поняла это, когда мы зашли пообедать в парковый ресторанчик. Гардеробщик, почтенный пенсионер, жестом указал нам на табличку, висевшую в вестибюле. Кухня уже не работала. Он строго смотрел мимо нас, пока мы совещались, и я заметила, как помрачнела Иоганна, сообразив, что здесь нам не повезло.
— Оденься, — велела я ей и попыталась засунуть ее правую руку в рукав куртки. Тогда Роже обратился к четвертому среди нас, молчавшему до сих пор. Куда бы пошел обедать он, гардеробщик, оказавшись на нашем месте?
— Я? — спросил старик.
Он повернул свое строгое, замкнутое лицо к доверчиво улыбающемуся Роже.
— Куда бы я пошел, чтобы хорошенько пообедать? — переспросил он и подождал, пока Роже кивнет головой. — Я бы пошел домой.
Роже зааплодировал, а старик, не считая нужным обесцвечивать шутку какими-либо добавлениями, выдержал исполненную достоинства паузу, после чего легким шагом скрылся за дверью зала. Прежде чем мы успели опомниться, он вышел оттуда с официантом и передал нас ему, а нашу одежду развесил в гардеробе. Причем куртку Иоганны он предварительно встряхнул, так как я подняла ее с пола. (Я шепнула Роже, что мы не должны остаться в долгу. Он послушался меня, хотя и с легким недоумением.)
Читать дальше