Адриана Триджиани - Поцелуй, Карло! [litres]

– И все?

– Это розетанская маринара . Конечно, когда готовят большой горшок подливки, то добавляют мясное. Фрикадельки, колбаски, свинину, курятину – что есть. И помидоров двойную порцию, если для большого горшка. И потом вся семья неделю это ест.

– Понятно.

– Может, хотите помочь мне приготовить подливку по-венециански?

– Еще бы.

Гортензия наблюдала, как Минна методично собирает горшочки и прочую кухонную утварь – ножи, сито, деревянные ложки, разделочную доску из сланца и глубокую кастрюлю для варки макарон. Повязав полотенце вокруг талии, Минна вымыла руки, налила воды в кастрюлю и поставила ее на огонь, добавив в воду соли. Из холодильника она достала морковь и пучок сельдерея. Из ведерка рядом с холодильником вынула несколько луковиц. Нарвала пучок базилика на своей плантации на подоконнике. Из керамической миски выбрала три зубчика чеснока покрепче. Затем достала с полки самую большую сковороду с ручкой, поставила ее на плиту, налила оливкового масла на дно. И протянула Гортензии нож:

– Покрошите для меня чеснок. А я луком займусь. Не могу же я заставить гостью плакать.

Минна положила лук и чеснок в сковороду, убавив огонь. Потушила лук и чеснок, тщательно перемешивая их с оливковым маслом.

– Поскоблите морковку и нарежьте тоненькими кружочками, пожалуйста.

Пока Гортензия занималась морковью, Минна отрезала внешние стебли сельдерея, добралась до сердцевины, а потом нашинковала ее на доске.

– А почему вы используете только сердцевинки? – спросила Гортензия.

– Ну, так мне захотелось. Наружные стебли горчат, и соус горчит. Как на мой вкус.

Минна высыпала морковь и нарезанный сельдерей на сковороду и перемешала.

– Пахнет божественно, – прокомментировала Гортензия.

Минна припустила овощи до мягкости, то и дело помешивая. Затем она взобралась на табурет-стремянку, открыла буфет, где на полке красовались стеклянные банки с томатами в собственном соку – с кожицей, семенами и прочим, выбрала банку и передала ее гостье. Потом добавила в сковороду полкварты томатов и перемешала с прочими овощами. После чего поместила сито на миску из нержавейки, вылила смесь в сито и методично перетерла деревянной ложкой, отжимая мякоть и сок, чтобы кожица, семена и овощные волокна остались в сите. Убедившись, что самая лучшая и ароматная мякоть перетерта в миску, Минна переложила ее обратно в сковороду, убавила огонь и накрыла крышкой.

– А теперь по бокальчику вина.

– Наливайте, миссис Вильоне!

– Но, прежде чем мы начнем, я прошу вас отвернуться.

– Я никому не скажу, что вы пьете, если вы не скажете, что я пью.

– Не поэтому. Мне необходимо добавить в соус секретный ингредиент.

– Вы же только что показали мне все приготовление.

– Один ингредиент я не положила.

– Почему?

– Рецепт хранился в нашей семье, и я поклялась никому не говорить.

– Вы не откроете мне свой секретный ингредиент? Но как же я смогу приготовить подливку по вашему рецепту?

– Вы получите его после моей смерти, – сказала Минна, поглядев на Гортензию так, что у той улетучились всякие сомнения, и она отвернулось.

Гортензия слышала, как Минна снова взобралась на стремянку, слышала щелчок дверцы буфета, стук крышки жестяной банки, звяканье ложки. Она услышала, как хозяйка дома подняла крышку сковородки на плите и опустила обратно. Потом, судя по звукам, секретный ингредиент убрали назад тем же путем.

– Можете повернуться, – сказала Минна.

– Не люблю секретов.

– Как же вы тогда можете работать на правительство?

– И то правда. Они отягощают мою христианскую совесть. Но не так сильно, как кулинарный секрет теперь довлеет над моей негритянской совестью.

– Обещаю, вы узнаете секрет, когда я умру.

– Мы с вами знакомы так недолго, но одна мысль об этом нагоняет грусть.

– Я знаю. До чего чудноґ порой возникает дружба, правда?

Минна взяла кувшин с вином из буфета, налила по бокалу Гортензии и себе.

– За миссис Рузвельт! – Минна подняла бокал.

– За миссис Рузвельт!

Гортензия пригубила. Глоток густого пурпурного домашнего вина наполнил ее теплом итальянского полуденного солнца в безоблачный день. Она подержала вино во рту, посмаковала, зажмурив глаза, и проглотила. Впервые за свою долгую и насыщенную жизнь Гортензия испытала поистине восхитительное мгновение.

Полумесяц над Розето сломанной пуговицей торчал сквозь прорезь в серебряных шифоновых облаках. Огромный белый шатер, место ежегодного банкета с «кадиллаком», ослеплял темное пространство, а музыка в исполнении живого оркестра уносилась в ночь.