Аарон Хартцлер - Не нужно молчать [litres]

Пока папа бежит ко мне по полю, земля и небо трясутся, будто наступил конец света. Затем картинка замирает – это он опустил камеру в траву. Теперь в кадре только пучок зеленых стеблей и лоскут голубого неба. Изображение становится четче, а потом снова расплывается, безуспешно пытаясь сфокусироваться на сетке ворот. На записи этого не видно, но Бен не проронил ни слезинки. Плакала только я.

– Я ударила друга, я ударила друга! – повторяю я как заведенная.

Пока я рыдаю папе в плечо, мне на спину ложится чья‐то ладонь. Это Бен. Его мама внезапно оказывается рядом. Нас окружают тренеры и другие члены команды. Лоб Бена снова рассекает складка – но на этот раз потому, что он за меня волнуется. Камера выхватывает из общего гомона его голос. Я рыдаю, а он говорит:

– Все в порядке. Все будет хорошо!

Чего вам не видно – так это того, что Бен обнимает меня обеими руками и успокаивающе похлопывает по спине. Видеозапись никогда не покажет вам, что в ту секунду я в первый раз ощутила, каково иметь настоящего друга. Камера оказалась бессильна запечатлеть миг, когда я впервые в жизни испытала подлинную близость. В этом смысле видео не показывает ровным счетом ничего.

МНЕ ПОТРЕБОВАЛОСЬ СОБРАТЬ всю свою волю в кулак, чтобы снова открыть глаза. Я уже пыталась десять минут назад. По глазам полоснул резкий свет, на голову обрушился отбойный молоток, а в животе без предупреждения запустилась маслобойка. Я тут же зажмурилась, надеясь, что, если буду дышать достаточно глубоко, содержимое желудка не окажется на ковре. В моей жизни уже бывали случаи, когда я оглядывалась и думала: эй, Кейт Уэстон, как ты сюда попала? Что вообще произошло? Иногда окружающая действительность оказывалась настолько прекрасна, что я начинала думать, будто совершила какой‐то подвиг в прошлой жизни – раз вознаграждена такой удачей в нынешней. Однако сегодняшнее утро явно не относилось к этим ситуациям.

Я проснулась с ощущением, будто припарковала старенький пикап, перешедший мне по наследству от отца, прямо у себя на голове. Пока комната кружилась, взгляд выхватил кусок знакомых штор. Отлично. Значит, я все‐таки уснула в своей комнате, а не на подъездной дорожке. Исключив допотопный «Шевроле Сильверадо» из списка виновников мигрени, я сосредоточилась на событиях прошлой ночи. Голова грозила вот-вот разорваться, так что я зажала ее между двумя подушками и теперь тихо постанывала в простыню. Через несколько минут размышлений я почувствовала, что готова вынести приговор.

Во всем виновата бабушка Джона Дуна. Если бы за несколько дней до Рождества эта достойная дама не решила впервые в жизни попробовать суши в ресторанном дворике местного торгового центра, она бы не загремела в больницу на две последние недели декабря. Если бы она не загремела в больницу, Марджи Дун не отложила бы семейный поход на лыжах до весенних каникул, чтобы сорваться в Гранд-Айленд и там ухаживать за матерью. Если бы Дуны отправились в лыжный поход на Рождество, Джон поехал бы с ними, а не остался в марте дома из боязни пропустить финальные тренировки перед турниром штата по баскетболу. Если бы в распоряжении Джона не оказался целый пустой дом, ему бы ни за что не разрешили закатить вечеринку, которая обзавелась в твиттере собственным хештегом. А если бы не эта вечеринка, я бы не потеряла счет выпитому после третьего шота текилы и не лежала бы теперь с таким чувством, будто мне в висок ввинчивают дрель.

Я разрывалась между страхом умереть – и страхом не умереть, потому что это означало бы, что боль будет длиться вечно. В голове промелькнули несколько фрагментов прошлой ночи – не видео, скорее анимированные гифки. Охотнее всего вспоминались не слова, а ощущения. Что‐то про Бена. Одна его рука придерживает меня за талию, не давая упасть. Другая ныряет в карман моих шорт и выуживает оттуда ключи от пикапа. Я чувствую на своей шее его дыхание – он говорит, что не позволит мне сесть за руль в таком состоянии. Я знаю, что мы стоим на мостовой, но никак не могу вспомнить свой ответ. Наверное, «спасибо»? Его щека так близко. Прохладный ветер. Мурашки по коже. Широкая ухмылка.

– Без проблем, – шепчет он. – Для чего еще нужны друзья?

Как я ни напрягала память, перед глазами вставала только одна картинка: Бен наклоняется ко мне. Так близко, что наши лбы соприкасаются. Ближе, чем когда‐либо раньше. На этот раз все было по‐другому. Это было больше… Больше, чем благородство. Больше, чем детские игры в футбол. Больше, чем просто дружба. Осознание этого факта врезалось мне в мозг, пробившись через алкогольные пары. Я снова прокрутила в голове сцену на мостовой. Теперь я вспомнила, как близко были его губы…