Но вот он дописал свой роман, муза ему больше не требовалась, а чувства никуда не делись. И он не знал, как с ними дальше справляться. Я поостерегся давать советы, но у него всегда было с кем поговорить.
«Так иди и познакомься уже!» — сказал однажды Кощей чуть искаженным голосом Андрея.
«А ты чего вдруг такой смелый?» — спросил Андрей Кощея.
И понеслась.
«А ты чего такой бука?».
«Я не бука, просто кто-то смотрит на мир сквозь розовые очки, кто-то сквозь солнцезащитные, а я сквозь очки с диоптриями минус четыре».
«В смысле пессимистично?», — сам себя не понял он.
«Нет. Как тогда по-твоему смотрят через солнцезащитные? Я смотрю на мир чуть отстраненно и… с задержкой что ли… Так сказать, интроверт крепкий задним умом».
«Да, я заметил, что ты тормоз».
«Я не тормоз, просто я писал, а сейчас как-то слишком волнительно стало. Она же не просто девушка, она меня вдохновляла».
«Я не бука, я не тормоз, я писал…, — еще и передразнил он сам себя. — У тебя собственные или высиживаешь? В твоих интересах чтобы первое, потому что о любви и чувствах можно говорить и в прозе, и в стихах, но, чтобы появились дети нужен, — как бы это помягче, — пих в пах».
Да, вот мой друг точно так же покраснел. Несмотря на то, что произнесено это было его же устами. Просто в отличие от него самого, Кощей ванильно-зефирным изъясняться был видимо не мастак, но, справедливости ради, скрасить постарался как мог. Это, впрочем, не помешало Андрею сделать движение рукой, будто чтобы смахнуть наглого кота со стола, да такое реалистичное, что я даже удивился, не услышав скрежета когтей по столешнице и шума падения. Но потом вспомнил, что кот крылатый.
А замечание грубое, но все же дельное: какие бы сильные чувства не испытывал мой друг, мечты и творчество взаимностью ему не ответят, то есть ответят конечно, но, как и Кощей — его же устами.
И видимо слова кота, как бы глупо это не звучало, подстегнули моего друга. Решительность и смелость он проявил завидную: полчаса простоял в ожидании перед входом в театр, на виду у всех, с розой в руках; подошел к своей музе, несмотря даже на то, что в тот день она пришла не одна, а с мамой, и, собственно, познакомился. А потом возник тот вакуум между воображаемым и действительным, который заполняется отнюдь не любовью, а неловким молчанием. Оно быстро становится тяжелым, а поскольку новые мысли в реальном времени вследствие ограниченности буфера родятся с трудом, спасение находится в лихорадочном переборе существующих скриптов.
Чтобы хоть как-то развеять возникшее напряжение мой друг засыпал девушку клише и шаблонами на уровне «как вам, сударыня, нынче погодка?». Ну что поделать, собственного опыта у него еще не было, а скрипты, основанные по всей видимости на каких-то пассивно воспринятых, устаревших и обрывочных данных, оказались весьма невысокого качества. Называл он ее упорно на «Вы» и именно так как она представилась вначале — полным именем. Короче, завершая их первую же встречу, девушка сказала, что он как будто из средних веков явился, а он никогда и представить себе не мог, что дама сердца назовет его рыцарем и прозвучит это в форме упрека. Не по программе это как-то, не по сценарию.
Он обещал ей измениться, а она не дала ему шанса. Еще год не оставлял он своего к ней чувства, продолжал посещать театр и занимать привычное место в паре рядов за ней, продолжал любоваться ею и кромсать себя изнутри безответной любовью. Иногда попадался ей на глаза, иногда делал попытки заговорить с ней, но всякий раз натыкался на стену пренебрежения и наконец сдался. И надломилось что-то у него в душе. Все как-то резко стало безразлично. Вы, психологи, называете это фрустрацией. И слово-то какое — гадкое, прям всю суть ощущения передает.
Андройд сказал бы, что боль — это пассивная обратная связь, которая означает «ибо не х… х-хорошо»: совать пальцы в розетку, например, или безоглядно влюбляться. Впрочем, мой друг, с его же слов, задним умом был крепок и когда боль поутихла дал своему опыту и активную обратную связь:
«Если девушка нравится, но ты по тем или иным причинам не говоришь ей об этом сразу, то впоследствии начинаешь о ней думать, ведешь с ней мысленный диалог, сам придумываешь ее реплики в ответ на твои слова и быстро влюбляешься, но не в нее, а в тот ее восхитительный образ, который создал у себя в голове. Со временем влюбленности объект воздыханий как-то незаметно становится эталоном для сравнения со всеми остальными и всякий раз неизбежно выигрывает в этом сравнении. Девушка, точнее ее образ, становиться единственным объектом устремлений, а вместе с тем появляется страх ее упустить — она становится смыслом жизни, обреченным на провал. Во-первых, потому что ее реальный и вымышленный образ не соответствуют, а во-вторых, так как сам факт влюбленности вносит дисбаланс в начало отношений, ведь ты в нее заочно влюблен, а она о тебе даже думать не думала; тебе кажется, что ты знаешь о ней достаточно и готов для нее на все, а она не готова принять и малой толики этого от почти незнакомого ей человека. А самое обидное, что настойчивость в таких обстоятельствах выглядит как навязчивость, если не как преследование. И правда в этот момент на стороне девушки, а тебе надо бы снять розовые очки и вернуться к линзам на минус четыре, чтобы понять, что нужно заявлять о своих симпатиях без задержки и стремиться узнать девушку такой, какая она есть на самом деле, а не создавать ее воображаемый образ».
Читать дальше