Виктор Квашин - Люблю тебя, как Море

Она снова зарылась лицом в его грудь, прошептала:

— Ну, с такой соперницей, как Море, я готова тебя делить. Иди к ней!

Первый рейс был на Магадан. Обернулись за три недели. Перестой четверо суток. Серёга вытребовал себе отгулы на всю стоянку. Оля тоже умудрилась отпроситься.

Это были дни и ночи! Они то бросались в страстные объятья, то молча отдыхали, но больше говорили и не могли наговориться. Иногда Серёга заставлял себя оторваться от счастья, принять душ и заняться мелким ремонтом. Он принёс с судна инструменты и во время таких коротких перерывов починил кран, люстру, розетку и другие бытовые мелочи, которые без мужчин вечно ломаются. Периодически он слышал:

— Серёжа, брось ты это всё, иди ко мне!

И он бросал и шёл. С удовольствием!

Четыре дня пролетели как четыре часа. Прощаясь, не могли оторваться друг от друга.

— Серёжа, ты меня любишь?

— Оля, ну что за вопрос? Конечно, люблю.

Она заглянула в глаза:

— А как ты меня любишь?

— Как Море.

Потом была «полярка», завоз аж до Певека… Медленные выгрузки по портпунктам «в час по чайной ложке». Серёга извёлся от этой медлительности.

Нет, он не разлюбил Море, по-прежнему обожествлял Север. Он часами мог любоваться звёздами или сверкающими льдами под восходящей тёмно-оранжевой луной. Он восхищался хитростью вороватых песцов и наглостью хозяев Арктики белых медведей, бесконечным полётом чаек над кормой. Но теперь он хотел, чтобы это видела и она.

Фотоаппарата у него не было. Да разве может фотография передать чувства? Он писал Оле письма. Как в прошлом веке, длинные, подробные. Отправлял толстые конверты в портпунктах и представлял, как она будет рассматривать обратный адрес: Мыс Шмидта, Амгуэма, Ванкарем, Чаплино…

Такого долгого рейса у него никогда не было. На подходе к родному порту Серёга готов был выпрыгнуть за борт.

Они снова встретились! Какое счастье светилось в её глазах! Серёга же после нескольких бурных дней и ночей закупил материал и занялся ремонтом. Через неделю он поклеил обои. Затем привёз свои вещи и картину.

— Оля, не возражаешь, если мы её тут повесим?

— Пусть повесит до твоего рейса. А кстати, боюсь спросить, когда ты снова к своей любовнице?

— Ну что за выдумки, Оля? Ну, какая любовница!

— Ты сам говорил: Море.

— Ах ты, хитрюга! — он поймал её, повалил на кровать. — За коварство требуется компенсация!

Они лежали, отдыхали.

— Оля, я списался.

— И куда же ты теперь, на какое судно?

— Я совсем списался. На берег. Ты не возражаешь, я у тебя поживу?

Оля встала, прошлась по комнате.

— Возражаю!

— Но почему? Я думал, ты хочешь этого, что тебе со мной хорошо…

— Ты не сможешь без моря, мучиться будешь. Изведёшь себя и меня.

— А я попробую. Работу найду на суше. Люди с руками всегда нужны. Ну, не могу я без тебя, понимаешь? Мы яхту купим! Маленькую. Вместе в море будем ходить, по островам. Хочешь?

— Хочу. С тобой я всё хочу. Только скажи, ты меня любишь? — прошептала она на ухо.

— Люблю! — заорал он с хохотом.

— Как Море?

Серёга посерьёзнел, сел на край кровати.

— Нет, наверно, теперь больше.

Молодая сотрудница жалуется подруге: муж два месяца в море, ни разу не позвонил, наверно, со связью проблемы.

Хотел сказать, что теперь можно звонить из любой точки Мирового океана во всякое время суток. Вовремя язык прикусил — зачем вмешиваться в личную жизнь, пускай сами разбираются. Взял сигарету, вышел на крыльцо.

Вспомнилось…

Апрель 1979 года. Душная тропическая ночь в Филиппинском море. Старпом, по-видимому, дремлет, уткнувшись лицом в мягкий светоотражатель локатора. Судно идёт на «авторулевом», а я, вахтенный матрос, то и дело поглядываю то на часы, то на восточный край чёрного звёздного неба — скоро ли рассвет? Измотало меня это ожидание.

Наконец, вахта закончилась. Не заходя в столовую, где остывает мой завтрак, сразу иду в радиорубку. Перед дверью, робея, задерживаюсь: пожилой угрюмый начальник радиостанции меня не жалует, да и «достал» я его уже. На судне я недавно, с экипажем ещё не сжился. Но моряки — народ контактный. Стучусь, заглядываю в дверь.

— Тебе ничего нет, — говорит мрачный начальник радиостанции.

— Слушай, Сергич, войди в положение, — начинаю я, просачиваясь в каюту, — она уже четыре дня, как родить должна. А телеграммы всё нет. Ну, сделай что-нибудь, ты же радист.

Сергеич тяжело поднимается, открывает сейф, достаёт бутылку и стопки.