Гюнтер Грасс - Том 3. Кошки-мышки. Под местным наркозом. Из дневника улитки

Если бы Аугст, к примеру, больше нравился сам себе…

Когда сырая северная стена в подвале начала крошиться, Скептик смог мыслить смело, возвышенно и без страховочной сетки. Улитка-канатоходец: сколько может продлиться напряжение.

Если бы Аугст занялся коллекционированием. Да чего угодно: хотя бы картонных кружочков для пивных кружек.

— Привезешь мне, дашь мне, купишь мне?

— Хотелось бы знать, Франц: сможешь ты три часа подряд не говорить о деньгах?

— Попробую. А сколько ты мне дашь, если получится?

Поскольку любовь Скептика к Лизбет осталась без ответа, она не утратила свежести. Он принялся принаряжать свою любовь, называл ее молоком, солью, лугом, забвением, расселиной, счастьем, всем на свете. Лизбет Штомма была вещью в себе и равнодушно, словно вешалка, позволяла навешивать на себя разные лестные слова.

Теперь слишком поздно предложить Аугсту перейти на «ты».

Когда Скептик, придя в отчаяние, поносил книги — «Гробы слов!», — неграмотный Штомма порол его.

Если любовь делает кого-то ревнивым, он проглатывает снотворные таблетки жены (или любовницы), надеясь, что съедает предмет ее снов.

У микрофона: Аугст. — Лизбет умолкла окончательно.

Дети, на помощь! — Уже не я говорю, оно само говорит из меня: «…убежден… а именно… тем не менее…»

Мои друзья: кто следующий, у кого еще откроется язва желудка?

И мрачный пессимизм Лео Бауэра, когда он интерпретирует до последней запятой излишне благоприятные прогнозы Института исследования общественного мнения или Института прикладной общественной науки.

И все же лишь упомянуть? (Улитка как свинцовая статуэтка.) Кьеркегор говорит о герметизме.

Когда Лизбет Штомма умолкла окончательно, ничего не изменилось: просто она перестала пользоваться речью. Продолжала ходить на кладбище, а также на рынок, прилавки которого скудели день ото дня. Она по-прежнему приходила к Скептику и ложилась на его тюфяк. Но уже ни слова об увиденном на кладбище.

Шеститомное собрание его ненаписанных книг.

Удачной была бы попытка его спасти: следовало пригласить его подняться на сцену, где сидели педагоги и теологи.

Лишь немое присутствие; ибо слушать Лизбет любила, хотя по пути к ней рассказанное Скептиком теряло первоначальный смысл или приобретало совсем другой; ибо полной бессмыслицы, говорил себе Скептик, не существует.

Озаглавить паузы. Обрывать строчки. Выжать лишнюю воду. Поменьше точных данных. С близкой дистанции. Создать себе возможность. Уже теперь: и сомнения дают пищу.

Нашел улиточий домик.

Ухо так распахнуто,

что нет смысла молчать:

оно и молчание слышит.

Когда вскоре после Сталинграда и разгрома в ливийской пустыне в подвале Скептика поселилась вежливость, Штомма начал обращаться к постояльцу на «вы» и величать его «герр доктор». Даже когда он (все реже) порол Скептика брючным ремнем, то говорил: «Нет, доктор, нет. Сдается, вы опять заслужили небольшую взбучку».

Мне бы следовало предложить Аугсту принять участие в предвыборной борьбе: «Вы нам очень нужны. Это не совсем лишено смысла, хотя иногда так кажется. Не надо все валить в одну кучу».

Когда Францу было шесть лет, он на Рождество засунул себе в рот дуло духового ружья. Я разломал ружье в щепки и лишь потом позвал Анну и доктора.

Ее нет среди знаков зодиака; ничего удивительного, если все приходит стремительно и слишком поздно.

С тех пор как Лизбет потеряла дар речи, Скептик мог еще больше в нее вкладывать: ответы на свои многочисленные «почему». Поскольку она больше не говорила «не знаю», он сделал ее знающей. И прекрасно общался с немой Лизбет.

В пути Аугст мог бы давать мне советы по делам Скептика: к примеру, как аптекарь.

Поскольку Штомма настаивал на том, что его постоялец — доктор, Скептик, хорошо разбиравшийся в лекарственных травах, прописал Лизбет отвар, про который еще Гиппократ утверждал, что он может удалять черную желчь. От него Лизбет пронесло. Черный кал доказывал избавление от тоски, наваливавшейся на нее зимой с особой силой.

Он мог бы коллекционировать средневековые рецепты: тертую хинную кору, глауберову соль, нюхательные порошки, амбру и мускус, серебряные шарики, различные отвары.

Когда Лизбет утратила речь, она стала весьма остроумной. Часто Скептику с трудом удавалось выдержать потоки ее слов. Немая Лизбет давала Скептику советы, как ему толковать к своей выгоде положение на фронте; она знала, чем подогреть в отце страх.