Гюнтер Грасс - Том 3. Кошки-мышки. Под местным наркозом. Из дневника улитки

— Ну? Они доедут?

— Или их тоже?

— А если б они не поехали?

— Они хотели или их заставили?

С некоторых пор Скептик и хозяин дома тоже любят пофилософствовать. Штомма спускался в погреб и говорил: «Я делаю что хочу!» Скептик спрашивал: «А если возможностей две, то какую из них вы выбрали бы по своей воле?» Штомма стоял на своем: «Я могу делать что хочу. И никто мне словечка поперек не скажет».

«Хорошо, — говорил Скептик, — вы по своей воле решите выдать меня гестапо, в результате чего после поражения немцев можете оказаться в неприятном положении; точно так же по своей воле вы можете и впредь предоставлять мне кров за незначительное вознаграждение, в результате чего после поражения немцев можете оказаться в привилегированном положении. Решайте же, дорогой Штомма, раз вы вольны делать одно, отказавшись от другого».

После паузы, достаточно длинной, чтобы еще раз перебрать все возможности, Штомма спросил: «Это что же, я, стало быть, не волен делать что хочу?»

Скептик пояснил: «Ваша свобода делать то, что вы хотите, ограничена необходимостью осуществить только одно из двух возможных решений. Вы — в плену у того или иного неосуществимого решения и, значит, не более свободны, чем я, вы только едите лучше. Кроме того, можете выходить на свежий воздух когда хотите. Но эта ваша свобода — все же свобода пленника непринятого решения. Что же до свежего воздуха, то тут вы и впрямь на зависть свободны».

Штомма и Скептик смеются. И пока смеются, оба довольны, что зависят друг от друга. А потом Штомма неторопливо расстегивает брючный ремень. Не дожидаясь приглашения, Скептик ложится поперек стола. (И отсчитывает двенадцать ударов.) Замахиваясь, Штомма свободной рукой придерживает штаны: ремень тоже не может одновременно справляться с двумя делами.

— Ну ладно, пожалуй, хватит.

— А что теперь?

— Чего вы хотите?

— Может быть, вы хотите принести мне ужин…

Штомма вылезает из подвала и через некоторое время возвращается с жареной картошкой и яичницей. На десерт ячменный кофе. Скептик ест стоя. («Ну как, вкусно? — спрашивает Штомма. — Вкусно?»)

После еды хозяина и постояльца снова разбирает смех. Оба — Скептик хихикая, Штомма фыркая — смеются над все новыми и новыми поворотами темы «ограниченность воли». Лизбет глядит на них, не понимая сути: она-то вольна ходить только на кладбище и больше ничего не хотеть.

Потом Штомма и Скептик играли в мюле. Штомма проигрывал, потому что, делая ход, он думал, какие еще ходы возможны. Лицо его было почти похоже на лицо думающего человека, когда он обалдело смотрел, как у него убывают фишки.

Поезд особого назначения прибыл в Прессбург 27 августа 1940 года. При погрузке на дунайский пароход «Гелиос» между отъезжающими возникла драка. Немногочисленные каюты были захвачены молодыми. При погрузке багажа Хаскель Негер, живший в Данциг-Оре, упал в Дунай. Его унесло течением. (Лишь позднее сионисты «хаганы» навели порядок. Жестко потребовали дисциплины. На переполненных судах установили порядок передвижения. За нарушение чистоты карали побоями.)

Когда «Гелиос» с данцигскими, «Шёнбрунн» с австрийскими, «Ураниус» и «Мельк» с пражскими евреями проходили мимо югославского порта Кладово, данцигские евреи махали стоявшим на берегу и тоже махавшим людям — это были те пятьдесят евреев, которые застряли здесь с декабря тридцать девятого и вместе с тысячью других евреев были потом расстреляны. Некоторые из махавших с берега были в родстве с махавшими с палубы «Гелиоса»: братья-сестры-родители-дети…

— А им нельзя было?

— А как-нибудь обменять нельзя было?

— А разве капитан не был евреем?

Без остановок. 11 сентября эмигранты, общим числом 3595 человек, в порту Тулцеа были пересажены на трансатлантические пароходы «Атлантик», «Пацифик» и «Милос»; данцигские евреи попали на «Атлантик»…

— И все хотели в Палестину?

— Или хотели бы обратно домой?

Долгое время многие не хотели того, что потом пришлось захотеть. Государство Израиль основано на воле, воле столь сильной, что даже слабовольные пересилили себя: на воле к жизни.

Когда утром после собрания на элеваторе я вышел прогуляться и на ульмском базаре покупал у торговца-еврея лисички, он, взвешивая грибы, сказал: «Вечно одно и то же. Люди не знают, чего хотят. Или не смеют хотеть того, что, в сущности, желали бы хотеть: дешево покупать у меня».

Сидя в подвале, Скептик следовал своей воле (поскольку больше почти нечему было следовать). Чего-то он хотел, чего-то не хотел. Он хотел чего-то хотеть, хотел чего-то не хотеть. И важнее его воли чего-то хотеть, чего-то не хотеть была воля хотеть чего-то хотеть или хотеть не хотеть.