Гюнтер Грасс - Том 3. Кошки-мышки. Под местным наркозом. Из дневника улитки

В нашей конторе все делается так, словно на свете существуют одни улитки. Каждый докладывает о едва заметных успехах. А Эрдман Линде рассказывает о своей удаче на последних скачках: «Все-таки вернул все, что поставил».

Все-таки я худею, дети.

И хоть приходится трудно, все-таки это доставляет мне удовольствие.

Все-таки сейчас у нас не Любке, а Хайнеман.

Все-таки обсуждается закон о содействии градостроительству.

Улиточнонемецкий язык: все-таки.

(Потому что все одновременно, но с различной быстротой или медлительностью откладывают решения, пока результаты последних исследований будут если не представлены, то хотя бы все-таки заявлены…)

Порядок, вот что у него вошло в плоть и кровь: ластик всегда лежит рядом с карандашом. У Скептика (как и у Гауса) такой склад ума, что он не успокоится, не уснет, пока не сформулирует само зевание в одной фразе, которая, представ отшлифованным тезисом, заставит Гауса (как и Скептика) сразу же очнуться.

Он собирал только легочных улиток, ограничив себя видами Центральной Европы. Хотя Скептик ценил морских улиток и удивлял своего ученика Фрица Герсона, тоже начавшего заниматься собирательством, знанием экзотических экземпляров — камчатской улитки «Морское ушко», карибской улитки «Фехтовальщица», австралийской «Рыцарский шлем», длиной до шестидесяти сантиметров, упоминаемой Тасманом и капитаном Куком, — собирал он только на влажных лугах прибрежной полосы, под моховыми кочками и слоем опавших листьев в Заскошинском бору, в густой траве и на поросшем кустарниками берегу Радауны, на песчаных почвах, в каменных развалинах сахарных фабрик, между грядками мюггенхальских огородов.

Каждую важную находку он заносил в тетрадку, куда записывал и свои вопросы, — по лихтенбергской традиции (не путать с Эрвином Лихтенштайном, живущим в Тель-Авиве) он называл ее дневником: «Пупочная крученая улитка, оливский лес, восточный склон Шведского вала. Влажно-теплая среда под буковой листвой. Девять часов утра, 12 апреля 1935».

Или такая забавная запись: «С Фрицем два часа перебирали овощи у Исаака Лабана, потом пили смородиновую настойку. Смеялись над боевым порядком его оловянных солдатиков и дразнили Лабана, сравнивая успехи имперских спортсменов на Берлинской олимпиаде с быстротой передвижения улиток. — После короткого ливня на обратном пути под Праустом нашли ползущую по земле большую червеобразную улитку длиной шестнадцать сантиметров. Мы сошли с велосипедов. Я дотронулся до ее мантии. Даже в сжатом состоянии она имела длину девять сантиметров. Фриц ее поднял. Дома он пересказывал вычитанное из книг: Штирнера, потом сионистские изречения. Фриц высмеял мои сомнения, назвал их болезненно-пессимистическими и либеральными».

Ученик Фриц Герсон был… — Нет, прежде чем сделать его персонажем и возвести в ранг любимого ученика Скептика, я должен внести некоторые принципиальные исправления: в ноябре семьдесят первого я разговаривал в Иерусалиме с его сестрой Евой, которая незадолго до закрытия успела сдать в розенбаумской школе экзамены на аттестат зрелости и с молодежным свидетельством выехала в Палестину. Точно известно, что Фриц Герсон (она называла его Фрицхен) родился 14 октября 1920 года. (Когда он на Праустском шоссе нашел вместе со Скептиком большую червеобразную улитку, ему еще не было шестнадцати.) У Розенбаум он окончил только неполную среднюю школу. В тридцать седьмом поступил в учение к хлеботорговцу Симону Анкеру. Вообще-то адвокат Вальтер Герсон собирался сделать своего музыкального сына настройщиком роялей. Семья жила в Лангфуре, на Германхофервег. В Иерусалиме я видел фотографии: Фриц и Ева в вышитых русских рубахах; Фриц в матросском костюмчике; а также его подружка Лотта Кирш, на которой он хотел жениться. Ева Герсон рассказала: «Все было наоборот. Я была членом сионистского союза молодежи, а Фриц вообще аполитичен. О Палестине он и слышать не хотел. Он хотел уехать в Америку…»

И если мы со Скептиком тем не менее воображаем Фрица Герсона любимым учеником, собирателем улиток и наряду с этим сионистским агитатором, то только потому, что Фриц Герсон так много вопросов оставил открытыми, а также потому, что штудиенасессору Скептику дозарезу был нужен любимый ученик.

Вот он сидит — с безукоризненным пробором и характерной улыбкой. — Нос Скептика по длине равен, вероятно, одиннадцати нормальным тире. Он ни на что, во всяком случае для себя, не может решиться. Скептику (и таким, как он) трудно быть «за» что-то; поэтому, дети, мы пересилили себя и придумали для нашей избирательной газеты название «За это», хотя все (в том числе и Гаус) долго и убедительно выступали против такого названия.