Гюнтер Грасс - Из дневника улитки

Ребенка — мать называла его Ханнесом — похоронили на картхаузском кладбище. С тех пор Лизбет, где бы она ни шла, лежала или стояла, впереди или позади того, на что смотрела или делала вид, что смотрит, видела одни только кладбища. Она посещала все ей доступные кладбища — в Келпине и в Хмельно, даже в Нойштадте, а также объединенные кладбища возле парка замка в Оливе. Она говорила — если вообще открывала рот — только о кладбищах. Например, она никогда не говорила: «Я потом схожу на базар за яйцами». Она говорила: «После кладбища я зайду на базар за яйцами».

Соседки и врачи районной больницы считали Лизбет Штомма не совсем нормальной, но добродушной. Ее называли чокнутой, полоумной или свихнувшейся. А это была нормальная тоска, угнетавшая, но не сломившая Лизбет. С кладбищ она возвращалась явно повеселевшая. Потому что на кладбищах хорошо или, как она позже сказала Скептику, очень уютно. «Когда я там, мне очень уютно, я вообще не уходила бы оттуда, да надо».

Не только в Сатурне дело. Еще и в магическом числе «четыре». Четыре состояния: сухо — сыро — тепло — холодно. Четыре стихии: земля — вода — воздух — огонь. Четыре направления: север — юг — восток — запад. Четыре времени года, четыре вида темпераментов. Четыре жизненных сока в неблагоприятном смешении отравляют желчь, пока она не станет черной. При этом Лизбет Штомма бывает и пронзительно веселой, пока кто-нибудь не попытается отговорить ее от посещения кладбищ или не запрет, как делает поколачивающий ее отец.

Однажды, прочитав Штомме ежедневное сообщение вермахта, напечатанное в газете, Скептик сказал ему: «Таково положение на фронтах. Нельзя не признать, немецкое оружие одерживает довольно убедительные победы, и мне, вероятно, следует вам посоветовать поскорее решиться выдать меня, своего гостя, соответствующим властям. Но независимо от этого я был бы вам признателен, если бы вы разрешили вашей дочери ежедневно посещать кладбища. Куда еще податься бедной девушке? Мы оба слишком сосредоточены на мысли, как выжить, чтобы заменить ей места погребений и плющ».

Штомма ценил советы Скептика, потому что считал его евреем, а евреев — умными людьми. «Ладно, пускай, раз ей нравится».

Лизбет либо приходила с кладбища, либо собиралась туда. Там она вела короткие и доверительные разговоры с надгробиями. Она знала довольно многих покойников. Однако двигало ее не любопытство и бесцеремонное участие тех пожилых женщин, для которых регулярное посещение кладбищ было просто времяпрепровождением. Лизбет никогда не присутствовала при похоронах. Ни к кому не приходила выразить соболезнование. Никому не докучала, но ухаживала за чужими заброшенными могилами.

Штомма был сильный и часто пускал в ход кулаки. Он мог одной рукой поднять над собою Скептика — должно быть, довольно тощего — и когда в шутку, а зачастую и всерьез больно прижать того к потолку подвала. Кроликам жилось у него хорошо; но резать их приходилось Лизбет.

Антон Штомма родился, как он говорил, в год трех кайзеров — в 1888-м, когда умер Вильгельм I, затем Фридрих III и на престол взошел Вильгельм II. Его родители, Йозеф Штомма и Гедвиг Штомма, урожденная Болинская, проживавшие тогда в Гуссине (район Картхауза), брали в аренду крестьянские усадьбы в Барвике, Адлиг-Помичине и Ловице (район Лауэнбург) и поочередно доводили их до разорения.

Поскольку Западная Пруссия входила тогда в состав Пруссии, Антон Штомма научился в школе говорить по-немецки, но читать и писать почти не умел. Дома говорили по-кашубски, а когда приезжали гости из Берента или Диршау — по-польски. Антон Штомма рано стал ненавидеть Пруссию и школьных учителей-пруссаков — все немецкое для него было прусским. Пруссаков он называл «зазнайками». В четырнадцать лет он поступил в учение к кузнецу в Ловице, но бросил. Позднее отец Антона занялся извозом: вместе с сыном они управляли двуконным фургоном, подвозившим щебень для строительства дорог.

С 1908 до 1910 года Штомма служил в 141-м пехотном полку в Страсбурге, в Западной Пруссии, на русской границе. Там он тоже не научился читать; зато на деревенских гуляньях и провожаньях его научили танцевать, щупать и портить девок. (Он часто и с удовольствием рассказывал Скептику о том времени, считая на пальцах, сколько работниц сахарной фабрики раскидывали для него ноги: «А как они старались!»)

Потом он работал в автомастерской, ремонтировавшей в Диршау военные машины. Поэтому в первую мировую войну он водил грузовики в составе транспортных колонн. (Когда Штомма рассказывал о войне — в итоге Скептик узнал все маршруты Штоммы, — речь всегда шла о боеприпасах для артиллерии, которые во Франции и Румынии надо было под обстрелом противника доставить на место; на время войны Штомма отставил свою ненависть к Пруссии.)