Дэвид Безмозгис - Наташа и другие рассказы

— Ты слушал ее брехню. Почему ты слушал ее брехню?

— А что я должен был делать?

— Мог оттолкнуть ее. Мог выбить дверь.

— И что дальше?

— Не знаю. Мало ли что? Ну хоть что-то! А ты бросил меня с ней одну.

— Ты смотрела прямо на меня. Почему ты ничего не сказала?

— Я тебе уже все рассказала. Ты видел, как она пытается испортить мою жизнь и твою тоже и как она добивает твоего дядю. Ты все знал и ничего не сделал. Ты — как твой дядя. Хочешь, чтобы за тебя все решали другие.

Наташа ворошила рукой траву. В ее глазах закипали слезы. Она их не вытирала. Я встал и поднял чемодан. Казалось, он пустой — такой он был легкий. Я шагнул к дому.

— Что ты делаешь?

— Несу его в дом.

— Я не пойду в дом. Не могу здесь оставаться. Мне нужно уехать.

— Тебе нужно уехать сегодня?

— Поедешь со мной?

— Куда?

— Во Флориду. Там живет один бизнесмен, из тех, что с дачи. Он очень богатый. Обещал дать мне работу, если я когда-нибудь приеду во Флориду. Он и тебе что-нибудь подыщет.

— Мы должны это решить прямо сейчас?

— Да. Я не могу здесь оставаться и не могу идти домой. У меня больше нет дома. Мать ушла от твоего дяди. Я не могу жить с ней и не могу оставаться с ним. Мне некуда идти.

— То есть как ушла от дяди?

— Заставила я их.

Я опустил чемодан на землю.

— Она опять отправила его спать на кушетку. Я вошла в гостиную. Сначала он спал, а когда проснулся, то понял, что к чему, но меня не остановил. Он знал, чей это рот. А тут она услышала и выскочила из спальни. Я должна была это сделать, иначе он бы никогда от нее не избавился. Нечего ей калечить ему жизнь. Не могла я позволить ей выиграть.

Странно, но моя первая мысль была о бабушке. Потом я подумал, что дядя покончит с собой.

— Он разрешал ей обзывать себя, унижать, красть у него деньги. И он бы ее не бросил. Он трус. А я дала ему повод уйти, хороший повод для труса. Смешно, другие мужчины, наоборот, остались бы и трахали меня еще два года.

Я помог Наташе спуститься в подвал и обещал разбудить до того, как встанут родители. Уступил ей кровать и лег на пол. Когда прозвенел будильник, я вытряхнул все деньги, какие у меня были, и отдал Наташе. Набралось чуть больше ста долларов. А потом смотрел в окно, как она тащит чемодан по пути к автобусной станции и Флориде.

Когда родители проснулись, телефоны уже звонили вовсю. Дядя появился на пороге у дедушки и бабушки в семь утра. Его семейная жизнь закончилась. Бабушкины подозрения подтвердились. Она с самого начала чувствовала, что в Зине есть какой-то изъян. Довольно того, что отец ее дочери — шайгец. Теперь дядя остался без квартиры и должен был отвечать по финансовым обязательствам Зины и Наташи: ведь он подписал поручительство. На вопрос, почему нужно было уходить так стремительно, почему нельзя было оставаться в квартире, пока он не подыщет другое жилье, дядя отвечал расплывчато. Они не могут больше жить вместе. Никто из родных не спросил о Наташе, никто даже не знал, что она ушла из дома. Если дядя порвал отношения с Зиной, для всей семьи и она, и Наташа больше не существовали.

Несколько дней кряду я просидел в подвале. Меня не тянуло выходить, встречаться с друзьями, подгонять товар. Я чувствовал, что запачкан всем, что знал. Мне было слишком много известно о дяде. Я знал такое, что племянник шестнадцати лет знать не должен. И когда мама пригласила дядю на ужин, чтобы как-то его ободрить, я сидел напротив него, и меня не покидало ощущение, что между нами установилась какая-то неловкая связь. Такая связь возникает между двумя мужчинами, которые обладали одной и той же женщиной. Меньше всего, особенно при сложившихся обстоятельствах, мне хотелось ощущать такую связь со своим дядей, который был почти в три раза старше меня. Но это чувство было сильнее моего стремления от него избавиться. Слишком живо я видел их вместе. Все, что дядя делал за ужином — говорил, ел, пил, — напоминало мне, что он был с Наташей. Именно этим ртом, которым он говорил, именно этими руками, которыми он расправлялся с едой, всем своим физическим естеством он был с Наташей.

В череде дней, потянувшихся за Наташиным отъездом, самым тягостным оказался день, когда дядя пришел к нам ужинать. За столом он ни разу не упомянул о Зине и Наташе. Ни о чем другом никто из нас и думать не мог, и, что характерно, именно этой темы мы не касались. Зато дядя длинно и подробно излагал историю палестино-израильского конфликта. Арафат, Рабин, Бен-Гурион, Бальфур, Бегин, Насер, Садат. Я пытался понять, что удерживает дядю на плаву. Что ему сулит жизнь. Почему он не покончил с собой. Глядя на него, слушая его рассуждения, я понял, что ничего не могу для него сделать. И мне стало легче.