Дэвид Безмозгис - Наташа и другие рассказы

Возле дома Руфуса стоял фургон компании по устройству бассейнов, и я пошел на звук голосов, доносившихся из-за дома. Руфус и двое сотрудников компании стояли посреди двора. Они были в джинсах и рубашках-поло с логотипом компании на кармашках. Все трое разговаривали, как старые приятели, и с пивом в руках решали, какого предположительно размера должен быть бассейн. Руфус пригласил меня принять участие в обсуждении. Если они сойдутся в цене, рабочие начнут копать уже завтра.

Прежде я не замечал за Руфусом пристрастия к плаванию; по ночам, когда мы с другими любителями травки перелезали через ограды соседских бассейнов, он редко к нам присоединялся.

— Ты хоть плавать умеешь?

— Берман, в этих штуках никто не плавает. Они для того, чтобы лежать на воде. Заполняешь их надувными предметами и предаешься свободным ассоциациям. Мягкое покачивание стимулирует мозги.

Я наблюдал, как рабочие обмеряют шагами практически весь двор.

— Может, тебе для начала купить гамак, а потом двигаться дальше?

— Представь: я во дворе и мне нужно отлить. А тащиться в дом неохота. Погода — просто чудо. Хочу оставаться на улице, но и пописать надо. Уже ради этого имеет смысл вложиться в бассейн.

— Можешь пописать в кустах.

— Я — владелец пригородного дома, есть такое понятие, как общественный договор. Писать в бассейн можно, а вот выхватить болт и полить зеленые насаждения — некрасиво. От этого собственность может упасть в цене.

Я вернулся на веранду и подождал, пока уедут сотрудники компании. В это утро разносить мне было нечего, прихватить одолженные книги я не удосужился. Пришел так, без всякого благовидного предлога. Проводив специалистов до фургона, Руфус вернулся на веранду.

— А где девочка?

— С мамой.

— Я думал, она ненавидит маму.

— Так и есть.

— Так что ты тут делаешь? Иди, освобождай ее.

— Запрещено.

— Тебе шестнадцать, все запрещено. Мир ждет, что ты не подчинишься.

— Меня обвинили в противоестественной связи.

— Человеческое общество основано на противоестественной связи. Почитай Библию. Начни с Адама и Евы, и если дальше никто не трахается со своей сестрой — значит, книга закончилась.

— Ты не против, если я приведу маме такой довод?

Руфус встал и оглядел двор.

— Что ты думаешь насчет ванны с горячей водой?

— Вместо бассейна?

— Вместе с бассейном. Все выкладываем мозаичной плиткой. Создаем настоящий греческий колорит. Устанавливаем дорические колонны. Запускаем небольшой фонтанчик. Кушаем виноград. Играем в Сократа.

Руфус спустился с террасы, отошел в угол двора и принял позу — то ли фонтана, то ли Сократа. Разговор был окончен.

От Руфуса я пошел к дядиному дому и слонялся у подъезда, пока какой-то старик не открыл дверь другому старику. Ромео забирался по шпалерам, так что я поднялся по лестнице. Через одиннадцать лестничных маршей я оказался в холле, куда стекались запахи от всех квартир. Почти на каждом дверном косяке была мезуза. Большое удобство для адвокатов ОЕП [16] ОЕП — благотворительная еврейская организация «Объединенный еврейский призыв» (United Jewish Appeal). и неонацистов.

Я постучал, мне открыла Зина все в том же синем халате. Она встала в дверях — что происходит в квартире, я разглядеть не мог. Зина помолчала. Я готовился к худшему, но казалось, она рада меня видеть.

— Я сама хотела просить у тебя прощения. В том, что случилось, я тебя не виню. Ты ни при чем. Она из взрослых мужиков веревки вила, а ты еще мальчик. Чего тут ждать. Я знаю, какие мужчины слабые. Сама виновата. Ребенку пожить в России — все равно что тяжелую болезнь перенести. Наташа — очень больная девочка.

Позади Зины я заметил какое-то движение. Это была Наташа. Я видел ее за Зининым плечом. Она появилась в дальнем конце квартиры и стояла в гостиной, опираясь на спинку дивана. Когда я встретился с ней взглядом, ее глаза ничего не выражали. Они были такие же чужие, как в первый раз, когда я увидел ее в аэропорту. Я не мог понять, куда она смотрит: на меня или в затылок матери. Зина почувствовала присутствие Наташи и обернулась. Потом снова перевела взгляд на меня и одновременно потянулась закрыть дверь.

— Для всех будет лучше, если ты больше не увидишь Наташу.

Поздно вечером — весь тот день я тосковал по Наташе и предавался отчаянию из-за пропавшего лета и всей моей загубленной жизни — она постучала в подвальное окно. Я проснулся и, сложив руки домиком, прижал их к стеклу, пытаясь хоть что-то разглядеть. По стуку я понял, что это она. Присмотревшись, я ее заметил — она сидела перед окном на корточках, точно вьетнамский крестьянин. Лица в темноте было не разглядеть. Я поднялся в кухню, отодвинул дверь и вышел во двор. Наташа сидела под сосной, обхватив колени, а чемодан, тот самый, который я видел в аэропорту, валялся рядом на газоне. Подойдя ближе, я понял, что она плачет. Я опустился на траву. После одного дня, проведенного врозь, я, помня, как она смотрела на меня через Зинино плечо, не посмел до нее дотронуться.