Дэвид Безмозгис - Наташа и другие рассказы

— А это кто?

— Ты его не узнаешь?

— Вроде что-то знакомое.

— Подумай.

— Не могу сообразить.

— Догадайся.

— Ну, если попробовать, пожалуй, немного смахивает на маленького Марка. Но маленький что-то.

— Маленький?

— Марк был сильно больше. Он мог пятнадцать, двадцать раз отжаться. А этому, похоже, и десять слабо.

— Я двадцать пять отжимаюсь, каждое утро.

— Не верю.

Я упал на красный с золотом ковер отеля, и Сергей сосчитал от одного до двадцати пяти. Потом я встал, пыхтя, и ждал, что он скажет.

— Ну, прыгай, малыш.

Я прыгнул. Сергей отнес меня в комнату, и, пока отец звонил Григорию, я висел у Сергея на вытянутой руке. До его выступления оставалось два дня, поэтому решили, что завтра он побудет немного у нас, а после соревнований придет к нам с Григорием — на ужин.

Когда мы вернулись домой с приятным известием, мать отмывала в квартире все доступные поверхности. Полы, плиту, мебель, окна. Она вручила нам мешки с мусором, и мы спустили их в вонючий мусоропровод в коридоре. Отец сказал ей, что

Сергей хорошо выглядит. Совсем не изменился за пять лет.

— А про твой вид он что сказал?

— Сказал, что выгляжу молодцом. Канадцем. Помолодел с прошлой нашей встречи.

— Если ты помолодел, тогда я, наверное, школьница.

— Ты и есть школьница.

— Карета каждую неделю приезжает. Ничего себе школьница.

На другое утро, по дороге на соревнования в среднем весе, где отцу предстояло судить, он завернул в отель. У Сергея был свободный день, и я поехал на метро с отцом, чтобы проводить Сергея к нам домой. После этого мать собиралась везти его в магазин.

Когда мы шли по вестибюлю к лифтам, я увидел, что к нам наперерез двинулся гэбэшник. Мне показалось, что он изменился. Когда подошел ближе, я увидел, что лицо у него сильно опухло. С каждым его шагом опухоль делалась заметней. Лицо как будто следовало за ней. Издали ты видел его руки, ноги, торс, прическу, но вблизи все внимание забирала опухоль. Отец, поглощенный мыслями о предстоящем судействе и боясь опоздать, как будто даже не узнавал его, пока он не подошел вплотную. И тут, разглядев его лицо, отец напрягся и схватил меня за плечо. «Господи», — сказал он и задвинул меня к себе за спину, загородив собой от гэбэшника.

А тот хлопнул в ладоши и криво заулыбался. Распухшие губы чуть-чуть разомкнулись, и из щели выглянула зажатая в зубах белая марля. Он заговорил, жутко кривя лицо, как человек с запертой наглухо челюстью. Отец еще крепче сжал мне затылок.

— Ну, вы меня выручили, Роман Абрамович.

— Она наш семейный врач. Я к ней хожу. Жена ходит. Сын. Честное слово, она хорошо работает.

А тот еще шире улыбнулся со сжатыми зубами, так что выступили желваки.

— Хорошо работает. Посмотрите на меня. О таком только мечтать. Три коронки и мост.

— Она душевная женщина.

— Знает, как лечить мужчину. Анестезия и бутылка водки. Я вышел от нее в четыре утра. Душевная женщина. И красавица. Чудесная ночь, поверьте мне.

— Я рад, что вы довольны.

— Роман Абрамович, помните: у вас всегда есть друг в Москве. Милости просим в любой час.

Посмеявшись своей шутке, он повернулся, а мы подошли к лифту и поднялись на этаж Сергея. В кабине отец привалился к стенке и наконец отпустил мой затылок.

— Никогда не забывай. Вот от чего мы уехали. Чтобы ты никогда не знал таких людей.

Мы постучались к Сергею; за дверью послышались шаги, и он открыл. Мы застали его, когда он отжимался. Он был в майке, и на руках его рельефно выступали мышцы и вены. За полгода в итальянском чистилище между Союзом и Канадой я повидал статуи с такими руками. Я понимал, что они должны изображать реальных людей, у которых такие руки, но в жизни таких рук ни у кого, кроме Сергея, не видел.

Отцу было некогда: он оставил меня с Сергеем, а сам помчался в Конференц-центр. Я подождал, пока Сергей оденется.

— Ну и куда ты меня сегодня ведешь?

— Мама сказала, что поедем в супермаркет.

— В супермаркет?

— В хороший супермаркет. Там какая хочешь еда.

— А ты знаешь туда дорогу?

— Да. Сначала на метро, а потом на автобусе. На метро и на автобусе я почти куда угодно могу добраться.

— И в Калифорнию?

— Метро не едет в Калифорнию.

— Может, махнем тогда на самолете?

Сказал он это так, что я не знал, шутит он или говорит всерьез. Но он засмеялся, и я тоже хотел засмеяться, только шутку не понял. Я чувствовал, что он специально так пошутил, чтоб я не понял. Мне было обидно: хотелось быть с Сергеем на равных, как с другом, а он, похоже, смеялся не над своей шуткой, а надо мной.