Андрей Аствацатуров - Не кормите и не трогайте пеликанов

– Мужчина, остановитесь! – приказывали ему в мегафон. – Повторяем, мужчина, остановитесь!

Но Лугин решил не останавливаться.

– Русские не сдаются! – кричал он в ответ и продолжал бежать из последних сил. Ему казалось, что его несут воздушные сандалии, как Персея или самого бога Гермеса.

– Ты чё, Лугин, в лес не мог свернуть? – смеясь, спросили его.

– Ну, приплыли, – сочувственно вздохнул Лугин, – колобок закатился за лобок. Я ж босиком, а там иголки!

Милиционеры били его дубинками недолго, без энтузиазма, посмеиваясь.

В официальной бумаге, которую через две недели прислали на имя ректора, значилось следующее:

23.05.1989, гр. Лугин Г. Я., студент ЛГУ, был задержан дежурным патрулем на пляже Шуваловского озера.

Гр. Лугин Г. Я. находился в нетрезвом состоянии, не мог самостоятельно передвигаться и был доставлен в медвытрезвитель № 24 .

– Это я-то не мог передвигаться?! – возмущался Лугин в кабинете декана. – Я?!

Декан, пожилой профессор, молча положил перед ним приказ об отчислении и сочувственно развел руками.

– Гоните, да?! – закричал Лугин. – Верного слугу гоните?! Как Белинского, да?! Как этого, значит… как Пушкина?!

Декан внимательно поглядел на него и, улыбнувшись, произнес:

– Пушкин в университетах не учился, Григорий Яковлевич. У него было только среднее специальное образование.

В результате Лугин уехал доучиваться в Эстонию. Там любили пострадавших из России.

– Здорово, Жирмуноид, – произнес он. – Как живешь-дышишь?

– Норм, – ответил я и тут же почувствовал, что уже соскучился по Катиным уродливым, ампутированным словам. – А ты как?

– Да ничего… понемногу. Живу – хлеб жую. Слушай, Жирмуноид, говорят, ты выставил себя на рынок труда?

– Ага, – подтвердил я. – Прямо как Уитмен.

Я поднялся с дивана и перебрался на кухню, где были сигареты. И тут вспомнил, что дома у меня никаких сигарет уже давно нет. Сел у окна с телефоном и решил разглядывать улицу.

– Как кто? – переспросил он. В Эстонии, где учился Лугин, зарубежную литературу преподавали слабо. – А… ну да, ну да… В общем, тут нарисовалась возможность повкалывать. Ты слушаешь?

– Да-да, – ответил я. Внизу, прямо под окнами, с громким скрежетом остановился трамвай. Двери открылись, и из него стали один за другим неловко выходить люди. До меня вдруг дошел весь смысл сказанного. Работа! Я отвернулся от окна и стал смотреть прямо перед собой, на перепачканный стол.

– Не интим, конечно, – засмеялся он. – Но так… что-то в этом роде…

– Ну, и что делать надо? – я постарался придать своему голосу безразличие.

– Почти ничего, – сказал он таким же тоном. – Зарубу попреподавать. Ты же вроде умеешь, да?

– Вроде умею…

На столе были крошки, и я стал свободной ладонью их смахивать на пол.

– Ну вот… В общем, меня начальство просило подогнать человечка. Пойдешь?

Я поморщился. “Человечек” выглядел обычной проверкой. Его требовалось сразу проглотить. Это было неприятно, конечно, но пока еще съедобно. Всяко лучше, решил я, чем сидеть без работы. А впрочем, кем я был, если не этим самым “человечком”?

– Пойду, – согласился я. – А где работать-то надо?

От нетерпения я поднялся и пошел через коридор в комнату.

– Ну как где? – хохотнул он. – В вытрезвителе. Шучу, шучу, Жирмуноид. У нас, конечно… Где ж еще-то…

Сказал, будто киянкой по голове ударил. Я ощутил себя, как оборванец с картины “Плот медузы”. Мы с Гвоздевым эту картину полчаса разглядывали в Лувре. Спасительный корабль, показавшийся было на горизонте, тут же исчез. Я с досады ударил рукой по дверному косяку.

– Ты чего замолчал? – спросил Лугин.

Об этой истории я старался молчать. Она произошла тоже зимой, когда страна только что стала совсем другой. Менялись границы, сменяли друг друга премьер-министры, двадцатилетние спекулянты становились директорами предприятий, а профессора торговали кроссовками. Продукты в магазинах то появлялись в чудовищном изобилии, то вдруг исчезали, будто их и не было вовсе. Место кинотеатров заняли стриптиз-клубы и казино. В считаные недели какие-то мутанты сколачивали миллионные состояния, появлялись в телевизоре и неожиданно навсегда куда-то пропадали.

А мы с философом Погребняком искали работу: хорошую, постоянную, денежную. Конечно, без дела никто из нас не сидел. Какая-то работа была, у меня – даже две, но денег все равно не хватало. Я искал третью.

И тут объявился этот Геннадий Палыч, декан гуманитарного факультета, полный мужчина мелкого роста с густой бородой и бегающими глазами. И с ним Петр Валерьич, заместитель, человек обобщенного вида, похожий на канцелярскую принадлежность. Как они нас нашли, ума не приложу. Позвонили, предложили почитать у них лекции. Обещали платить за каждую по 50 долларов. В те годы это были большие деньги.