Андрей Аствацатуров - Не кормите и не трогайте пеликанов

Помню, мы два часа тряслись в автобусе, потом еще час, наверное, а то и больше шлепали по грязи от остановки под проливным дождем, пока, наконец, не вышли к той самой деревне, где еще полчаса искали одноэтажный дом, в котором проживала бабка. Договорились быстро, несмотря на пожилой бабкин возраст, – с нас литр водяры, с нее икра – два кило. Бабуля даже обещала “навалить с походом”. Что это означало, я не знал, а спросить постеснялся. Кастрюлю мы с собой захватили. Ведро с икрой, принесенное из погреба, находилось теперь перед нами в полутемных сенях, и бабка неловко перекладывала из нее в нашу кастрюлю долгожданную икру. Гвоздев стоял неподвижно, скрестив по-наполеоновски руки, и внимательно наблюдал за ее движениями. А я разглядывал бутылки с водкой, которые держал в руках, переминался с ноги на ногу: в кроссовках неприличными детородными звуками сочно чавкала вода, свитер под курткой и джинсы тоже были насквозь мокрыми, и белье неприятно липло к телу, словно стараясь в него проникнуть. Я пытался отвлечься, стал слушать, как стучит дождь, и представлял себе крупные дождевые капли, летящие из света в тень, романтический поцелуй под дождем в ненастный день у околицы и вечную любовь до гроба, которая непременно случится в моей жизни, пока мои размышления внезапно не прервал голос Гвоздева.

– Слышь, бабуля! – громко позвал он. – Стесняюсь спросить, короче, а чего это у тебя за тряпки на руках?

И тут только я заметил, что ладони бабки были чем-то неопрятно обмотаны – то ли побуревшими от времени бинтами, то ли действительно тряпками.

– А?! – бабка полуобернулась и, на прерывая своего занятия, произнесла: – Да пёс его знаить. Болячки, вишь? Врачи сказали – чифилис какой-то…

Минуту спустя мы уже стояли на улице под дождем и обливали руки принесенной водкой.

– Блин, Андрюха, – виновато говорил Гвоздев, – кто ж знал. Зато видишь – водка пригодилась. А кастрюлю – ну фиг с ней… новую купим.

– Ага, – сказал я.

– Чего “ага”? – недовольно сказал Гвоздев. – Джек – наш человек. Из Москвы, типа компьютерщик или ивент-менеджер… короче, я не в теме. Чего-то в Лондоне, короче, мутит… Джека все знают, у него не дом, а проходной двор, так что не очкуй, веди себя понаглее.

И все-таки я различал в его голосе неуверенность. Да и само имя “Джек”, пустой шлепок волны́, выбросившей на берег медузу, хоть и было вполне обычным, но настораживало, словно несло в себе какую-то угрозу.

Джек оказался невысоким худощавым парнем, на вид лет тридцати, с аккуратно выбритым черепом. Круглое лицо, белесое, безбровое, с крошечным, как у синички, носом и маленькими, едва различимыми детскими губками, выдавало человека без свойств, но почему-то сразу же запоминалось. На нем были светло-голубые джинсы с густыми морскими разводами и белая футболка, с которой сердито смотрел Троцкий.

Джек смерил меня равнодушным взглядом, кивнул, жестом показал, как закрыть за собой дверь, и ушел на кухню, откуда доносился звук воды из-под крана.

– Обувь снимать?! – громко спросил я.

– Один хрен! – раздалось в ответ. – Выпить хочешь?

– Можно, – отозвался я, повесил на крючок куртку и принялся за ботинки. Я подумал, что раз в гостях – то нужно, наверное, согласиться, чтобы расположить к себе хозяина. Всякий пьющий человек куда приятнее в общении, нежели непьющий.

Я зашел на кухню: аккуратную, крошечную, со звуком воды, как и всё в Лондоне. Джек стоял возле раковины, где была навалена гора грязной посуды, и ловкими движениями намывал огромную тарелку. Его белые пальчики бегали по ее ободку и проворно шевелились в мыльной пене, как мелкие щупальца.

– Сейчас плыви прямо по коридору, – произнес он, не поворачиваясь, – в комнату направо. Там на подоконнике увидишь все что надо – вискарь, джин, кола. Плесни себе… Дурь только не трогай, ладно? Это нам на вечер.

Его “это нам на вечер” меня ободрило. Получалось, я только вошел, а уже стал своим, и даже оказался вовлечен в какое-то общественно-полезное дело.

– Ты иди, иди… – сказал Джек, шмыгнув носом; на кухне стоял едкий запах бытовой химии, – я тут пока домою быстро – мне скоро уходить надо.

Комната, куда меня отправил Джек, напоминала открытое море без островов. Мебели здесь почти не было, только небольшой книжный шкаф, забитый русскими книгами, стул и высокий пружинный матрас возле окна. На подоконнике стояли разноцветные бутылки, грязные стаканы и лежали полиэтиленовые пакеты, свернутые в несколько раз и перетянутые резинкой. Я поставил вертикально чемодан, сбросил на пол рюкзак, подошел к окну, взял один из грязных стаканов и налил себе джина из бутылки с красной этикеткой. Поглядел в окно. Вид на соседний краснокирпичный дом викторианской застройки был таким захватывающим, что мог удовлетворить самое сильное воображение минуты за три. Я чокнулся со своим бледным отражением в грязном стекле и выпил. Джин обжег горло и растекся вниз по телу приятной теплотой. Немного постоял у окна. Прежняя неуверенность и страх отступили. Подошел к шкафу, снял с полки первую попавшуюся книгу, прилег на матрас и принялся читать.